Екатерина Бобровенко - Ловцы снов (СИ)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. "Comatose"; Антон.

Цикл души, как мне объяснили когда-то еще на самом раннем этапе, составляет три дня.

Три дня - это тот короткий промежуток времени, в котором у тебя еще есть возможность попрощаться с родными и отправиться уже в другую - следующую - жизнь. Вот только кто-то уходит сам - еще в самом начале Перехода: те, чье душевное равновесие уже не держит и не мучает их, привязывая к Земле. Кому больше нечего здесь ждать, не на что надеяться - и некого любить. А кому-то приходится помогать. Для этих вторых существуют Ловцы, такие, как я: мы - те же "проводники отсюда", сторонние независимые наблюдатели, желающие лишь, чтобы кто-нибудь из Сновидений не натворил с перепугу чего-то неправильного и лишнего.

К сожалению, ценят это далеко не все. И продолжают упрямо гнуть свое. Опять же - только из-за страха, я верю в это.

Только по Правилам такие действия расцениваются как нечто совсем другое.

У тебя есть всего лишь три дня, чтобы попрощаться с этим миром...

Вот только эти же три дня на самом деле - еще и точка не-возврата. Та самая грань, после которой уже ничего нельзя изменить, если ты остался среди живых. И, если не успеть в этот короткий срок отправить душу по дороге назначения или ликвидировать, она потеряется, не найдя себе места. Затеряется.

Затерянные...

- Отдел... - начало замусолившей язык формулировки непроизвольно опадает в промерзший воздух, подвешенное, словно на каких-то вживленных в голову рефлексах, когда я, прикованный встречным взглядом, смотрю на девушку сквозь подкатывающую темноту.

Ее глаза сейчас прямо напротив: вопреки обыкновению, они практически не изменились с того вечера нашей первой встречи и глядят все так же открыто, пронзительно и чисто, но теперь я знаю, на что они могут быть способны. Меня пугает, что я ничем не защищен от их воздействия, но вопреки страхам, я не чувствую ни боли, ни слабости, ни Опустошения - лишь жалостливую щемящую тоску, внезапно подкатившую к сердцу. Но и здесь состояние девушки ни при чем.

Такие глаза я видел лишь однажды...

В дрожащем оранжевом свете, пляшущем на сквозняке, черты незнакомки тоже слабо подрагивают, словно она растворяется в темноте. Расстегнутая рывком куртка, наполовину оторванный, болтающийся через плечо меховой воротник. Потерянная в переулке шапка так и осталась где-то там, валяться в занесенном ветром сугробе.

Она по-настоящему маленькая - даже не миниатюрная, а просто мелкая, - едва ли достает макушкой мне до плеча. С прямоугольной плоской фигурой и маленькими ладошками с тонкими, почти прозрачными розовыми пальчиками.

Светло-русые длинные волосы мелкими волнами лежат на плечах, словно только что были расплетены из прически, разделены надвое и перекинуты вперед, как концы вязаного шарфа. Нос-клювик, пухлые губы бледно-розовым бантиком - все остальные черты кажутся маленькими по сравнению с ними.

- Ты... вы кто? - она спрашивает это сама и первая, все еще испуганно, хотя в голосе уже едва пробивается прежняя настойчивость, с которой она так стремительно бежала по улицам вслед за подругой. Потом снова прячется, еще дальше и затаеннее, чем было, и девушка нерешительно отступает назад, спотыкаясь и скользя на разбросанных по полу рекламных проспектах.

В ней нет ничего явно привлекательного или запоминающегося, но огромные распахнутые круглые глаза сияют так, что сжимает душу. Мне кажется, что только в них сосредоточилась вся ее красота, вся чувственность и откровенность, настолько яркие, настолько контрастирующие с внешностью, что я не могу заставить себя отвернуться.

Точно так же, как и не могу заставить произнести забитую от случаю к случаю фразу до конца.

- Антон... Крайности, - отвечаю хрипло и как-то очень тихо, словно опасаясь вспугнуть тишину, хотя той, в сущности, и нет вокруг, а боюсь я совсем другого.

За окном и подъездной дверью я угадываю жизнь, чувствую ее: все эти промежуточные разговоры, смешки, шаги, движения, тихий скрип ботинок по свежему снегу, шелест шин в дорожных колеях.

А здесь, внутри, вокруг нас - лишь промозглый холод и пустота.

Нерушимая, спокойная.

Покойная...

- Заметно, - девушка всхлипывает, но уже тише, несмело опустив глаза, как будто опасаясь столкнуться с окаменяющим взглядом, хотя в действительности даже не подозревает, как ее собственные глаза действуют на меня. - Дина.

Я сбит с толка, я хочу что-то спросить - я хочу что-то, - но чувствую, как меня колотит изнутри от внезапного озноба, и мысленно вдруг понимаю: "Я действительно боюсь". И не знаю, что делать, и уж точно не могу - не смогу - ни о чем доложить сейчас, хотя должен...

...Прежде чем я успеваю что-либо додумать, в кармане куртки снова начинает нервно вибрировать телефон, разнося в пыльной тишине звуки приглушенных гудков. Настойчиво, жгуче и резко. Экран мобильника пронзительно вспыхивает в полутьме, стоит мне только вытащить его наружу, освещая подъезд намного лучше крошечного огонька зажигалки, и, увидев входящий номер, я ощущаю внезапную растерянность и запоздало накатывающие смущение и чувство вины.

Я не могу ответить ей сейчас. Так же, как и не могу это НЕ сделать.

- Где, сугроб тебе за шиворот, тебя еще носит все это время? Ты должен был прийти полчаса назад, и что? - в голосе Герды нет ни раздражения, ни капризности, но я угадываю сквозь трубку, что она озадачена. По интонациям - и намеренно веселым словам, звенящим в привычной манере, когда она хочет скрыть за напускными эмоциями свои настоящие.

Я чувствую, что она расстроена, и сказать неправду сейчас - все равно плюнуть в душу. Но и правду... Одному из информационистов Отдела?..

- Гер... здесь человеку очень нужна моя помощь, понимаешь? Только я могу помочь, я справлюсь... и приду, скоро. Обещаю. Я же помню все...

Она молчит в трубку. Как будто бы целую вечность, а потом выдыхает все на том же тоне, только теперь в интонациях Герды ощущается беспокойство:

- Этот ваш заявлялся только что. Ну, ты понял. Думал, что мы вместе, хотел поговорить о чем-то, но я сказала, что ты еще не пришел, - и уже совсем серьезно и озабоченно. - Антон, скажи честно: ты ничего не натворил?..

- Ничего, - соглашаюсь я, глядя перед собой в темноту, потому что луч от экрана телефона светит сейчас не на окружающее, а мне в щеку. Но даже так, во мраке, я угадываю и словно вижу рядом с собой спокойное до мельчайших черт лицо Дины. Не застывшее - просто спокойное.

- Вот и хорошо, - я буквально чувствую по голосу, как она расслабленно выдыхает эти слова в трубку. - Удачи! И... расскажи потом, что он от тебя хотел. Прийди и расскажи...

- Ладно...

Маленький экранчик мобильника на протяжении нескольких секунд еще не гаснет, когда я отнимаю его от уха, слушая отрывистые холодные гудки на оборвавшейся линии, и продолжает освещать подъезд. И все это время я смотрю на Дину, не понимая, что мне делать.