Екатерина Бобровенко - Ловцы снов (СИ)

Мне жаль его, хотя жалеть уже поздно.

Сон сворачивает с внешней улицы в какой-то переулок между двумя домами, а я иду за ним.

Крыши здесь практически соприкасаются друг с другом на высоте, оставляя лишь тонкий сине-багровый небесный просвет, и снег надутыми ветром кучками скапливается вдоль однотонных крашеных стен без окон, уходящих вглубь. Шагах в пятнадцати та, что по правую руку от меня, неожиданно обрывается, обнажая взгляду перегороженный коваными воротами внутренний двор-колодец, похожий на квадратную скобку. Внутри него - унылая занесенная будка-сторожка, окна, выходящие во двор, неприветливо холодные и темные, кое-где не хватает стекол (осколочные выбоины щерятся в темноте глубокими провалами, деревянная подъездная дверь болтается на одной петле). Это явный пример одной из многочисленных городских заброшенок, тесно соседствующих с жилыми домами - они обманчивы и коварны: с первого взгляда всегда ожидаешь увидеть во дворах светящиеся теплые окна под шторами и мягкий живой свет, а получаешь только пустоту, пыль и паутину по углам в гулких подъездах. Такие дома неприятны, хотя вполне себе безобидны, но даже несмотря на это, мне не хочется лезть вслед за Сном внутрь.

Я резко ускоряю шаги.

- Отдел Снов! Просьба пройти за мной для разъяснений!.. - стандартизированная, чопорная, замусоленная до отвращения формулировка, нужная, кажется, лишь для того, чтобы ввести в ступор. Сон оборачивается, резко замирая на месте, а я останавливаюсь в паре шагов. Мне нужна реакция. Я жду его реакции - это первое Правило.

Парень смотрит на меня спокойно и жалостливо, с немой печалью и как будто укором в том, чего я не делал. Я не убивал его - не сбивал на машине и не подталкивал сделать шаг с окостенелой промерзшей крыши, не звал походить по льду проруби и полазать по перекрытиям ветхих заброшенок. Я ничего из этого не делал, но он смотрит так, как будто я во всем виноват. Хотя, кое в чем, пожалуй, действительно буду. В худшем исходе...

...Пронзительно открытый взгляд царапает и бередит душу, но это малая форма того, на что он способен. Сквозь серо-синие квадраты линз я вижу смазанные затемненные контуры его глаз, а он не видит моих вовсе, но создается ощущение, что эти бездонные зрачки просматривают меня насквозь. Я вижу, как Сон покорно делает шаг навстречу, настороженно низко склонив голову.

Нас разделяет еще пара шагов не вытоптанного снега, когда я чувствую резкий рывок в сторону и странный захват, предшествующий молниеносному броску - кажется, несмотря на внешнюю хлипкость, парень все-таки занимался какими-то единоборствами.

Окружающее смазанно смещается перед глазами, я падаю, ощутимо прикладываясь спиной к фасаду дома; очки сбиваются набок и слетают в снег, снежная же крошка горячо колет лицо.

...Я действую быстрее, чем успеваю подумать о потерянных очках, и практически сразу жалею об этом. Брошенный мной из-за спины метательный нож лишь пропарывает мальчишке рукав, не задевая его самого - я не успеваю нормально прицелиться: глаза слезятся.

Его взгляд мгновенно приковывает меня к месту, так и не дав подняться, - странные, пугающе пустые глаза, в которых отражается черной водой ночь, но совсем нет человеческих живых эмоций. Этот взгляд прихватывает прочно, намертво - как железо к магниту, который будет тянуть, даже если ты отвернешься.

Если сможешь хотя бы это сделать.

Я не ожидаю увидеть в глазах паренька ничего, но вижу осмысленность. Странную. Несвойственную Снам осознанность происходящего.

Большинство из них не помнит даже ближайшие часы до открытия Перехода и реагирует на мое появление так, как среагировал бы любой человек на прицепившегося на улице незнакомца. А этот:

- Я не хотел умирать, понимаешь? - доверительный полушепот и странный затаившийся огонь в бездонных пустых зрачках, в которые лучше не заглядывать добровольно. И отчаянная готовность сопротивляться до последнего. - Я не хотел умирать...

Курносый нос слезливо хмурится и морщится несошедшими веснушками, верхняя губа повторяет движения - Сон практически готов заплакать, хотя не должен.

А я буквально чувствую, как он тянет из меня эмоции, пытаясь насытить ими то, что заполнить уже невозможно. Нервная тянущая судорога, как от больного ноющего зуба, медленно расползается внутри, скапливаясь клочковатыми обрывками в сердце. Если так будет продолжаться и дальше, то он просто выпьет меня до дна, сделав таким же, как сам: безнадежным, беспомощным. Безжизненным. Но сами слова, которые он продолжает повторять, как мантру, царапают изнутри, словно полчища разъяренных котов.

Я. Не. Хотел...

...Огромных усилий стоит заставить собственное тело двигаться. Еще больше - чтобы совершить второй - последний - бросок, приводящий к итогу: Сон бесчувственно валится на снег, как кукла, у которой подрезали нитки. Я почти таким же потрепанным кулем оседаю на припорошенные камни тротуара, уже мало о чем заботясь в этой жизни. Серый снег повсюду: жжется и влажно липнет, пропитывая затхлой копотью одежду, в капюшоне, в ботинках, забившийся за ворот куртки, холодит шею. Но еще больше донимает преследующее, будто отпечатавшееся на изнанке век, пронзительное, ноющее, тоскливо щемящее чувство измождающей печали, словно впитавшееся в кровь и теперь текущее по сосудам. Перед глазами - сплошная серость, из мира выкачали краски, оставив буро-красную сепию.

Игнорирую распластавшееся между накренившихся домов уже дважды неживое тело и, поднявшись, наконец бреду прочь, проклиная всеми доступными средствами и словами то, что мне приходится делать.

Достаю телефон, не с первого раза попадая рукой в щель кармана, - нужно все-таки отчитаться, - но вместо общего номера Отдела набираю другой, не менее знакомый, но более родной.

"Гер?.." - "Я в штабе. Что-то срочное?" - на меня откуда-то из потусторонней реальности словно тянет запахом ароматного кофе, забытого в чашке на краю рабочего стола. В трубке слышится звонкий перестук пальцев по клавиатуре, а в знакомом голосе - усталость, удовлетворение и полное отсутствие раздраженности. Человек, любящий свою работу. И так уютно все там, что не хочется отвлекать. - "Нет, ничего. Все в полном... порядке" - я слышу паузу и активный дробный перестук. - "Ну вот и хорошо. Удачи!.."

Мерные гудки смешиваются с гулом крови в висках. Так всегда...

* * *

Назад, в объятия родной берлоги, добираюсь, почти не ориентируясь в пространстве. Такси, на которое я раскошелился от всей переполненной усталостью души, как-то незаметно скоро останавливается в знакомом полутемном дворе. А мог ведь набить кассу, прокатив пару кругов по городу - я бы и не заметил...

В нашем городе, по крайней мере, в старой его части, дома тянутся в высоту не больше, чем на четыре - максимум девять - этажей. Мой из первых, он выделяется в округе, хотя подобных ему тут много: многоуровневая крыша, с иногда не слишком логичными перепадами, усеяна надстройками и самопроизвольными конфигурациями неизвестного назначения, выдуманными рачительным архитектором. Вперемешку с ними виден частокол вентиляционных труб и заложенных дымоходов, где весной, среди пыльной копоти, гнездятся чайки. Многие закладки обвалились со временем, и, бывает, в ветреную погоду старые трубы гудят и дрожат в стенах, под стоны и метания угодившего в западню ветра, и весь дом будто вибрирует, колышется в ответ, точно огромных зверь, вздымающий грудную клетку.