Дуглас Клегг - Человек-Хэллоуин

Я отправилась в дом к этому человеку. Я сказала «дом»? Нет, Стоуни, это был дворец. Самый большой, какой я когда-либо видела. Повсюду мрамор, огромные камины, из окон видно море. Никаких воняющих рыбой мужланов, лапающих меня, никакого дешевого виски, и не надо спать под мостом, дрожа от пробирающего до костей холода. Комната у меня была маленькая по меркам моего хозяина, но мне она казалась номером в «Ритце». У меня была собственная огромная кровать и персональная ванная комната с настоящей ванной. Мне казалось, я получила от жизни все. Мама думала, что я сплю с хозяином, она ничего не понимала. Но тот человек и пальцем меня не тронул. По утрам и после обеда я сидела с его женой. Мне казалось, женщина лежит в коме, но время от времени она открывала глаза и смотрела на меня совершенно ясным взглядом. А я сидела рядом и болтала, в основном о погоде и о том, что прочитала в журналах. Или же включала радио, и мы с ней слушали интересные передачи. Я смеялась, когда шли передачи Джека Бенни, и тогда она открывала глаза. Я никогда еще не жила так легко. Половину проведенного там времени я бывала пьяна, и на самом деле никто не заставлял меня работать. Нет, конечно, время от времени мне доводилось кормить пожилую леди с ложечки или вытирать ей слюни. Но постель менял другой человек, а ночью с ней сидела медсестра. Я ни разу не спросила, чем же она больна, ведь, ясное дело, я не хотела убить курицу, несущую мне золотые яйца. Семейные тайны меня не касались. Я просто наслаждалась всю весну своим счастьем и легкой жизнью.

И вот однажды утром я наливала себе пиво. Был жаркий летний день, начало июня. Я налила холодною пива, добавив в него лимон. Пошла к ней в комнату и раздвинула тяжелые занавески. «Проснись и пой, как обычно говорит моя мама», — сказала я ей.

Но когда я повернулась, оказалось, что кровать пуста.

И аккуратно заправлена.

Я стояла, глядя на покрывало, не понимая, что это значит.

Потом спустилась вниз, чтобы найти кого-нибудь из слуг, но не нашла никого. Я никогда еще не ходила вот так по дому. Никогда ничем не интересовалась. Но я успела привязаться к пожилой леди, все-таки еще живой, все-таки наполняющей дом своим присутствием, если ты меня понимаешь. На самом деле она была единственным человеком, с которым я общалась в этом доме. Слуги со мной не особенно разговаривали — судя по всему, они считали меня недостаточно хорошей для них. И вот я подумала: «Господи, она умерла! Ее увезли в больницу или куда-то еще». Я бродила из комнаты в комнату, пытаясь найти хоть кого-нибудь. Но все исчезли. Я зашла в кухню, налила себе чашку чая, немного посидела там. Было очень тихо. Слишком тихо.

Настроение у меня было прескверное. Этот дом стал мне едва ли не родным, я могла получить здесь все, что душе угодно. И вот теперь пожилая леди умерла, значит, я снова окажусь на улице. А этого я не хотела. Я подошла к бару и взяла бутылку джина Открыла, сделала хороший глоток, потом еще один. А потом принялась плакать.

«Бедная я, несчастная! — думала я. — Бедная Нора Шанс! Несчастная девочка, которую не любит собственная мама, которую бросают мужчины, вот теперь и эта старая белая леди взяла и умерла, бросила Нору, когда она только-только начала достойно жить! Бедняжка Нора!»

Я бродила по дому, как в тумане, чему немало способствовал джин, и потом наткнулась на дверь, которая показалась мне дверью на Небеса. От выпитого все кружилось перед глазами. Я видела дверь в арке, дверь из темного дерева. Над аркой были вырезаны прелестные ангелочки, а посреди двери — инкрустация, изображающая Деву Марию, Матерь Божью. Я долго смотрела на нее. Она тоже белая женщина. Я подумала, черт бы побрал белых женщин, которые целыми днями лежат в постели, слушая радио, водят глазами, а потом берут и умирают среди ночи.

«Слушай, может, ты и родила младенца Иисуса, — сказала я Марии, — но у тебя нет права отнимать у меня пожилую леди. Она была для меня куском хлеба с маслом». Я взболтала остатки джина в бутылке и выплеснула его на изображение Дёвы Марии.

А потом на меня нахлынули раскаяние, опьянение и сожаление. Я только что оскорбила Деву Марию, стало быть, мне предстоит гореть в аду. Нужно опуститься на колени и прямо сейчас молить младенца Иисуса даровать мне прощение. Слова из моего детства пришли на ум, слова молитвы, которые часто повторяла мама, слова, которые были написаны над дверью в арке:

«Благословен будь плод чрева твоего».

А потом я подумала: какого дьявола мне говорить с пустым местом? Плод чрева? Какой еще плод? Она же из камня, эта самая Дева. Я открыла дверь и вошла в комнату. Только это была не комната, а маленькая часовня со скамьями, с хоругвями, с витражами в окнах. Я вошла, упала на колени и стала искать глазами крест. Но креста не было — во всяком случае, там, где я привыкла его видеть.

В часовне было холодно, по-настоящему холодно. Я рыдала и просила Иисуса о прощении, а потом почувствовала какое-то движение у себя за спиной.

Двери закрылись, и в помещении стало совершенно темно. Какой-то дым окутал меня, от запаха, точнее от вони, я закашлялась. Когда дым рассеялся, из алтаря повалил желтый туман и я встала на ноги.

Я понимала, что пьяна, что это наполовину мое воображение, наполовину чудо, потому что, я была уверена, Иисус спустился ко мне. Я осознала, как сильно заблуждалась. Видела все свои ошибки. И молилась Иисусу: «Помоги мне, Господи! Помоги бедной грешнице Норе-Элис Шанс!»

Голос эхом отдавался в помещении. Я воздела руки к небу. Бутылка разбилась о пол.

Подползая к алтарю, я увидела что-то за ним Этот алтарь был не совсем обычный. Каменная плита, поставленная на другую каменную плиту. И когда я подползла к нему, кающаяся грешница, то увидела за ним что-то металлическое, какой-то металлический ящик. Большой, почти такой же большой и длинный, как сам алтарь.

Я придвинулась ближе и увидела, что желтый туман вырывается из верхней части этого ящика. Он был из меди или какого-то похожего металла На вид очень старый, сплошь во вмятинах, и еще там была… такая выдавленная в крышке фигура… кого-то спящего или мертвого: я подумала, что ящик похож на саркофаг, в каком лежат египетские мумии, и еще я подумала, что же за люди эти Крауны.

Любопытство мое разгорелось, я рассматривала ящик, думая о том, какой он странный.

И тут услышала, как кто-то плачет там, внутри. Или это плакал ребенок за стенами часовни? Или какое-то животное скулило где-то рядом?

А потом я увидела руку, которая просунулась в маленькое квадратное окошко в этом медном ящике. Оно было забрано решеткой, как в тюрьме. И там была рука.

Нора прервала рассказ, перевела дух и продолжила.

Не помню, что я подумала тогда — решила ли, что это ребенок разыгрывает меня или же кто-то и правда заточен в ящике…