Кейт Хэмер - Девочка в красном пальто

– Боже мой, дайте я еще раз взгляну.

Она дает мне снимок, но на этот раз неохотно. Это заметно по тому, как она протягивает его. Фото черно-белое, поэтому цвет волос не определить. Зато благодаря контрасту лучше видно строение лица, его костяк. Я касаюсь пальцем снимка. Теперь я уже не так уверена. Или ее образ начинает стираться из моей памяти? Эта мысль ужасает.

– Она красивая.

– Да, Бет, очень.

– А что еще известно? Что еще вам удалось узнать? – лихорадочно требую я. Мне нужно продемонстрировать Марии полное самообладание, чтобы она смело продолжила разговор, не опасаясь, что я лишусь рассудка.

– Не так много. Я говорила с полицейским, который сделал этот снимок. Это было в одном из южных штатов, они разбили там лагерь нелегально. Он думает, что это были или цыгане, или мексиканцы без виз. Это было пару лет тому назад, поэтому он кое-что успел подзабыть. Но он запомнил эту девочку, потому что она отличалась от остальных. На следующий день они уехали, и, я думаю, он вздохнул с облегчением, потому что проблема решилась сама собой.

– А зачем он их фотографировал?

– Я думаю, это была… такая тактическая хитрость.

– Он хотел припугнуть их? – Мне уже хочется взять эту девочку под свою защиту.

– Да, чтобы они уехали.

Вечером все опять оживает. Я подхожу к окну, но ничего не вижу. Огни в доме, огни снаружи – в окне отражается мое собственное лицо.

– Все хорошо, моя родная, – горячо говорю я. – Я знаю, что ты там.

Платье лежит на сцене. Наверное, дедушка разложил его, когда я выходила в туалет. Смешно смотреть на пустое платье. На нем пятна от света, голубые на белом. На шее и груди серебристое нейлоновое кружево, оно поблескивает. На минуту мне кажется, что это я лежу на сцене, плоская и пустая, а настоящая я исчезла.

Думаю, что мне придется его надеть, другого выхода нет. Сил, которые заставляют меня это сделать, очень много. Это Монро и дедушка. Это пустующие стулья. Это все библии, которые приготовлены для продажи, и каждый верующий на этом поле. Но если я сделаю то, чего они требуют, боюсь, что я исчезну, а платье займет мое место.

Я выхожу на улицу, чтобы проветриться. Больше всего на свете я хочу разорвать это платье в клочья, но последуют такие неприятности, что лучше не думать. Я понимаю, что до сих пор боюсь Монро, и вспоминаю, как мама советовала мне: если боишься человека, представь его в глупой ситуации – например как он в пижаме чистит зубы, и страх пройдет. Когда я была маленькая, я представляла себе в таких случаях, что у человека лицо измазано какашками, ничего глупее я не могла придумать. Но Монро с лицом, испачканным какашками, выглядит еще страшнее, поэтому я побыстрее стираю этот образ, засовываю руки в карманы красной куртки и иду по дорожке, пиная камушки.

Тут слышится чудесный голос, мне не сразу удается разглядеть, кто это, поэтому кажется, что это архангел Гавриил спустился с небес и обращается ко мне лично.

– Кармел!

Рядом никого.

– Кармел, а, Кармел! Это ведь ты?

Я оглядываюсь – это Нико. Я уверена, что это он. Он стал выше ростом и превратился в настоящего красавца. Он стоит возле входа в одну из палаток, такой высокий и красивый, он гораздо лучше архангела Гавриила.

Мои заботы мне кажутся смешными, когда я вижу его. Я столько лет ждала этого момента.

Нико подходит ко мне, и он такой высокий, что мне приходится задирать голову, чтоб видеть его лицо.

– Привет, – говорит он. – Мы не виделись с самого детства.

Во время разговора я размахиваю руками, как будто плыву, потому что боюсь потерять равновесие и упасть.

– Нико. Ты теперь говоришь, как настоящий американец.

– Ты тоже.

– Правда?

Странно, что человек обычно не понимает, как его речь воспринимается со стороны.

Я вспоминаю его сестру, но не уверена, что о ней следует спрашивать сейчас. И все же спрашиваю:

– Как твоя сестра, она… здесь?

– Нет, но она жива. – Он улыбается, и я покрываюсь мурашками, мурашками счастья.

Он хочет перевести разговор на другую тему и раздумывает, что бы сказать, потом говорит:

– Посмотри на себя – у тебя все пуговицы застегнуты неправильно.

И он медленно расстегивает блестящие желтые пуговицы на моей куртке и застегивает их, как положено. Пока он делает это, я дрожу и надеюсь, что он этого не замечает.

– Кармел? – До нас долетает дедушкин голос из палатки. Как мне хочется, чтобы он убрался куда-нибудь.

– Что, старикан с теткой по-прежнему таскают тебя за собой?

– Дороти ушла от нас.

– Кармел… – В дедушкином голосе появляется недовольство.

– Ну, пока. – Нико пальцем щелкает по моей пуговице, она тихонько тренькает. – Найду тебя потом.

– Кармел…

Я смотрю, как Нико уходит, руки в карманах. Мне хочется вернуть его или побежать за ним, но я стою и просто смотрю. И мне так грустно видеть, как он уходит, так печально, словно он и впрямь архангел и только он один мог бы спасти меня.

– Кармел, ты нужна нам…

Нико ушел далеко, стал совсем маленьким, и мое внимание переключается на небо. Какой странный свет. Неужели его вижу только я? На минуту все поле окутывает тишина. Даже палатку, где продают будильники для напоминания о времени молитвы, футболки с надписью «СПАСЕННЫЙ» на груди, распятия, которые подвешивают в автомобиле, маленькие белые библии, которые кладут в гроб с младенцами. И даже большую палатку у входа, в которой каждый час проводятся часовые молебны. Затем налетает порыв ветра. Потом слышится голос. Непонятно чей. Кажется, будто говорят по радио.

– Доктора сняли бинты с Чэндлера и не поверили своим глазам. На месте ожогов третьей степени, которые еще два дня назад покрывали все его тело, виднелась абсолютно здоровая кожа. Все были потрясены…

Это Монро репетирует свою речь, догадываюсь я. Ветер крутит и подбрасывает его голос, как полиэтиленовый пакет.

Вот оно, платье, опять. Лежит, ждет.

– Где ты ходишь, девочка? Уже скоро люди придут. – Дедушка снял свое пальто и закатал рукава рубашки, как рабочий.

– Ты сегодня какой-то встревоженный, Додошка.

На лбу у него гармошкой собрались морщины, лицо блестит от пота и кажется зеленоватым, потому что место, где он стоит, освещает зеленый прожектор. У меня невольно вырывается смешок.

– Что смешного, Кармел? – резко спрашивает он.

Я жалею, что не удержалась. Теперь придется объяснять.

– Так, вспомнилось кое-что.

– Что именно?

Я не знаю, что отвечать. Он не любит, когда я говорю о прошлой жизни. Он прямо не запрещает, но я и так знаю, и жизнь до Дороти и дедушки понемногу расплывается в памяти, хотя мне по-прежнему хочется говорить о ней.

– Мама как-то водила меня на пантомиму…

– То есть?

– Ну, это вроде театра. Там были принц с принцессой. И две смешные женщины, их, по-моему, изображали мужчины. – Я пытаюсь вспомнить. – Но мне больше всего понравился джинн. Он появлялся неведомо откуда, его окружало облако дыма и зеленого света. И одежда у него была зеленая. Вот только я забыла, добрый он был или злой…