Кристина Старк - Гончие Лилит

– Сжечь, – не разжимая челюстей, отвечает Боунс.

– Правда? Странно, мне показалось на этом портрете изображены чувства, которые никогда не угаснут. Такая, знаете, amore fatale. Когда будешь любить несмотря ни на что. И никакая другая женщина не сможет даже отчасти сравниться…

– Я не верю в такую любовь, – перебивает меня Боунс. – Мы все любим ровно до того момента, пока любимый человек не распинает нас на Голгофе и не бросает истекать кровью.

– Я рада, что вы в полной мере представляете себе мое теперешнее состояние, мистер Оушен! А теперь… если позволите…

Я больше не могу здесь находиться! Даже ради миссис Эпплгрин! С грохотом отодвигаю стул. И тут Боунс, подавшись вперед, говорит:

– Знаете, что меня по-настоящему радует, мисс Скай? Что, глядя на меня, вы не испытываете никакой жалости. Немногие способны смотреть на человека в моем состоянии и воспринимать его на равных.

– Ах да, не могу не спросить! Что же приключилось, мистер Оушен? Кажется, на вас упало дерево?

– Вроде того.

– Наверное, сожалеете, что все так вышло?

– Нет, я счастлив.

– Любопытно, почему.

– Видите ли, мисс Скай. Возле рухнувшего дерева росла грядка хорошенькой моркови. Которую могло зацепить. Но не зацепило. И поэтому я счастлив.

Кровь отливает от моего лица. Как бы тепло здесь ни было, сейчас меня пробирает озноб. Стул, на котором я сижу, превращается в кусок льда. Чай в чашке покрывается ледяной коркой. Мое сердце холодеет.

– В смысле? – шепчу я.

– Миссис Эпплгрин! – вдруг объявляет Терри. – А не хотите ли прогуляться? Сегодня такая чудная ночь!

– Не хочу, – отзывается она. – Но так и быть, прогуляюсь. Кажется, разговор наконец заладился!

Мы с Боунсом остаемся наедине. Он, я и наша огромная, необъятная боль, заполнившая все помещение.

– Боунс, что ты такое говоришь?

– В той папке, из которой ты вырвала листы и потом так эффектно вышвырнула их в окно, были фотографии. Теперь у меня их нет, так что тебе придется поверить мне на слово. – Он делает паузу и договаривает медленно, чтобы я отчетливо слышала каждое слово: – На Лилиан было столько взрывчатки, что хватило бы на полет до Луны. Ты должна была успеть покинуть тот дом в Дублине. Все остальное не имело значения.

Комнату наполняет невыносимая тишина. Между тем в моих венах и артериях кровь начинает гудеть с оглушающим ревом.

– Если не вдаваться в подробности… в общем, весь второй этаж и крыша рухнули. Не помню, сколько времени я провел под завалами.

Пространство приходит в движение, начинает кружиться. Я не вижу ничего, кроме его глаз, смотрящих мне прямо в душу.

– А теперь, если ты обойдешь столик и сядешь рядом, я расскажу все остальное. А ты попробуешь не испытать ко мне отвращения. Я бы предпочел, чтобы ты была последним человеком, который узнает, кто я есть на самом деле. Поэтому и оттягивал этот момент, как мог. Отказывался признавать, что он однажды настанет. Но молчать дальше – значит, унизить тебя. А ты заслуживаешь совсем другого обращения.

– Моя жизнь – одна из тех, что быстро загораются, ярко горят и сгорают раньше времени. Обычная судьба тех, кто получает все слишком рано и не прилагая особых усилий. Я сбежал из Ирландии в Америку в шестнадцать, а в девятнадцать уже имел все, о чем только можно мечтать. Прибился гитаристом к банде талантливых музыкантов и вытянул свой счастливый билет. Я всегда любил музыку, а она любила меня. Не скажу, что эта любовь была здоровой: хардкор, панк-рок, дет-метал – и все это крепко приправлено скандальными выходками.

Мы сделали себе имя, эксплуатируя сатанинскую тематику, смело втерлись в эту нишу и расцвели в ней бурно, как плесень. Наш вокалист, Джаред, земля ему пухом, не был силен в нотной грамоте и вокальных изысках, но он обладал ярким, редким даром чувствовать настроение толпы. Он мог завести ее, просто сказав пару слов в микрофон.

Парни были просто запредельно талантливы. Не боялись экспериментировать. Горели ярко, как пламя. Но им не хватало сильных текстов и запоминающихся мотивов. И я им это дал. Стал последним, недостающим звеном в этой адской машине, и она понеслась.

Год мы лабали на разогревах, вечеринках, фестивалях, а потом нас нашел Стив – наш первый продюсер – и сказал: парни, если вы просто запишете все, что играете, на винил и вышвырнете это в мир – вам наденут корону на голову и посадят на трон. А у королей есть все.

Так и вышло. Первый альбом разлетелся, как тыквенные пирожки на День благодарения. Но, как только загорается самый яркий фейерверк и разливается самое вкусное шампанское, обычно тут же начинается обратный отсчет. Слава требовала работы. Работа требовала нешуточной энергии и самоотдачи. А чтобы отдаваться по полной, требовалась подпитка, и мы начали находить ее в алкоголе и наркотиках…

Джаред сгорел раньше, чем мы успели промотать гонорар от продажи первого диска. Не знаю, как я это пережил. В итоге его уход сильно повлиял на нашу музыку, наш стиль: он стал откровенно мрачным и агрессивным. Мне больше не хотелось веселья и попрыгушек по сцене. Мне хотелось или рыдать на его могиле, или крушить все на своем пути.

Мы сменили вокалиста: Митч сам нашел нас и пришил группе новую голову вместо оторванной. Он пел куда лучше Джареда, звучал просто охрененно, но не мог трахнуть толпу одним движением губ, как это делал Джаред. Митч слишком глубоко погружался в себя и больше никого не видел и не слышал. Поэтому я со своей гитарой без лишних вопросов застолбил за собой место фронтмена. Я многому научился у Джареда и получал удовольствие от этой роли.

Митч тем не менее подбросил нам пару годных идей, и адская машина Сэма Оушена – теперь я стал ее лицом – снова поперла в гору. Поперла, сжигая все на своем пути и оставляя позади только кучи мусора, бутылок и пьяных тел.

Грязный эпатаж был на пике популярности. Если тебе интересно узнать, что конкретно мы собой представляли, просто набери в поисковике «Кости Христа». Мне кажется, что музыка тогда уже отошла на задний план. Стала просто прикрытием для откровенного беспредела. Концерты превращались в пьяные и обдолбанные побоища, где относительно трезвыми остаются только сами музыканты, да и то недолго. Где тебе нечего делать, если ты у тебя нет крепкого кулака или чего потяжелее. Куда приходят не столько за музыкой, сколько за тем, чтобы отметелить кого-нибудь и получить от этого удовольствие.

Вот в одну из таких ночей я и встретил ее…

Мы отыграли концерт в одном из городов Висконсина, и после выступления я почти не стоял на ногах. Вымотался физически и морально, хотел просто влить в себя пару банок пива, закинуть пару колес и залечь до утра в своем трейлере ловить розовых эльфов. Выполз всего на пять минут глотнуть воздуха и увидел ее – девушку с лицом… В общем, без ангела в роду не обошлось. Светлые волосы, фигура подростка, выражение лица такое, как будто она не знает, кто она и где находится. Речь быстрая, отчетливая. Глаза ясные. Вся такая беленькая и чистенькая: никаких татуировок, готических платьев, спутанных волос. Типичная старшеклассница из школы для девочек, не хватало только гольфов и рюкзака. Разве что кулон с печатью Бафомета на шее казался чужеродным в этой идиллической картине. Знаешь, что это такое? Перевернутая пятиконечная звезда с мордой козла в середине. Официальный символ Церкви Сатаны. А в остальном – фея феей.