Эшли Дьюал - Одинокие души (СИ)

Успеваю сжать пальцы Бесстрашного в тот самый момент, когда оказываюсь на поверхности и неожиданно подрываюсь в кровати.

Открываю глаза, осматриваюсь и начинаю плакать. Сильно плакать. Плакать так, словно потеряла не близкого человека, а потеряла свое сердце.

Моя душа мертва.

И этот сон — насмешка богов.

Лучше бы я умерла в тот самый день, когда упала с крыши. Лучше бы я умерла.

Когда умирает любимый человек, ты перестаешь быть частью мира.

Ты больше не хочешь двигаться. Не хочешь есть. Не хочешь спать. Ты не хочешь дышать.

Впадаешь в странное чувство, называемое апатией, которое выедает остатки разума, остатки чувств. И ты исчезаешь. Постепенно. Медленно. Рассыпаешься на мелкие кусочки личности, перестаешь замечать реальность и жить в ней. Ты больше не обязан ощущать силу притяжения. Тебя вполне устроит расклад, в котором земля отпустит твое тело и разрешит ему покинуть границы вселенной. Тебе плевать на окружающих. Плевать на самого себя. Ты лишен эмоций, лишь чувствуешь невыносимую боль, которая вскоре сливается с мертвым биением твоего сердца и становится неотъемлемой его частью.

Я потеряла свое будущее. Потеряла свое спасение.

Моя любовь умерла, и теперь жизнь стала не просто серой, она стала черной.

Несколько часов подряд, подушка утопала в моих слезах. Сейчас она полностью мокрая, жесткая. Но я не обращаю на это внимания. Просто лежу и смотрю в одну точку перед собой. На фортепиано. Оно когда-то излечивало раны.

Это время прошло.

С того момента, как Астахов привез меня домой, я не выхожу из комнаты и не собираюсь это делать. Пытаюсь дышать ровно, но иногда сбиваюсь и ощущаю дикую боль во всем теле. Затем вновь стараюсь восстановиться и вновь вглядываюсь в темное дерево инструмента. Все думаю о том, что неплохо было бы позвонить тому, кто сможет его настроить.

Хотя на самом деле мне плевать.

В комнату кто-то заходит. Я не отрываю глаз от фортепиано.

— Лия?

Это мама.

— Лия? Давай поедим. Пожалуйста.

Я молчу.

— Нужно питаться, чтобы не было плохо.

Наверно, мое повторное молчание дает ей понять, что мне плевать на свое самочувствие.

— Дорогая, — неожиданно срывается мама, и я слышу, как она тихо всплакивает. Хочу посмотреть на неё, но не двигаюсь. — Пожалуйста, не поступай так с нами. То, что случилось в парке, это ужасно. Но ты не должна замыкаться в себе.

Закрываю глаза, и стискиваю зубы. Мне вновь больно. Ужасно больно! Рана раскрыта, кровь льется наружу. Судорожно вдыхаю воздух и прикусываю губу.

— Лия, пожалуйста, скажи мне что-нибудь! — умоляет мама. — Не молчи.

Её слова бьют по мне, словно пощечины. Я понимаю, что должна ответить, но не могу пересилить ноющее чувство в груди.

— Я знаю, что ты вновь связалась со стаей, и если это успокоит тебя — я ничего не скажу против. В конце концов, это твоя жизнь, и твой выбор. Мы с отцом не должны были ограждать тебя от друзей, так что прости нас.

Неужели она считает, что извинения сейчас облегчат мою душу?

Спасибо, конечно, но мне плевать.

Я молчу.

Неожиданно мама подходит ко мне, садится рядом и касается холодной рукой моего ещё более холодного плеча. Она медлит. Тяжело дышит.

Я напрягаюсь, так как уже отвыкла от подобной близости, но все же с любопытством замираю.

— Мне так жаль, — срывающимся голосом шепчет она, и краем глаза я замечаю, как безвольно повисает ее голова. — Так жаль, что тот мальчик погиб.

О боже, нет. Только не произноси его имени. Прошу. Не надо. Это меня убьет.

И, словно специально, мама продолжает:

— Максим был хорошим. Мне всегда казалось, что вы вдвоем просто попали в плохую компанию. Хотя, признаться, я не очень любила его, так как считала, будто он разрушает твои отношения с Лешей. Это глупо, наверное. — Она вздыхает, а я крепко зажмуриваюсь. Не могу слушать про него, и одновременно дышать. — И все же, я старалась сохранять в себе негативное к нему чувство. Парень влиял на тебя плохо. Ты приходила домой поздно, вытворяла безумные вещи. Папа твердил, что это Максим виноват. Что если бы не он, ты бы не стала тем, кем являлась на тот момент. И я верила. Верила и закрывала глаза на то, что он всегда доводил тебя до дома, передавал практически в руки. Максим так смотрел на тебя, — мама загадочно затихает, а я борюсь со вновь прикатившими слезами. — Так, как смотрят на драгоценное хрупкое создание. Но все же в тот день… в тот самый день, когда ты упала с крыши, я внезапно осознала, что твоя безопасность превыше ваших чувств. И знаешь, что самое интересное? Он тоже это понял. Мне так больно было смотреть на его глаза. Казалось, что Максим умер, когда отец сказал ему не приближаться к тебе ни на шаг, но он… он выстоял. Он не проронил ни слова, кивнул и ушел. И тогда я осознала: боже, Лия, как же сильно он тебя любил! Любил тебя так искренне и безумно, что готов был подавить свои чувства, но сохранить тебе жизнь, позволить начать все заново. — Мама восторженно выдыхает, а я открываю глаза. Непроизвольно отвожу взгляд с фортепиано и смотрю на неё. Жду продолжения. Её слова соединяют меня с Максимом. Он словно оживает, когда она описывает его действия, поступки: вечно храбрый, сильный и любящий мой хранитель. — Пару раз я видела его, когда он следил за тобой возле нашего дома. Или сторожил около школы. Он всегда убегал, я не успевала с ним поговорить, но однажды, схитрив, я обвела его вокруг пальца. Сделала вид, что проведя тебя до школы, иду домой, а на самом деле свернула за угол, и дождалась, пока он тоже туда попадет. Максим сразу стал оправдываться, попросил прощения, пообещал, что больше никогда не взглянет в твою сторону. А я… я посмотрела на этого молодого, неопытного парня, посмотрела на его грустные глаза, на его уставшее лицо и просто сказала: спасибо. — Я удивленно замираю, а мама продолжает. — Это странно, но я перестала отводить тебя в школу, перестала тебя оттуда забирать. И все после нашей встречи, ведь я знала, что Макс всегда рядом с тобой. Знала, что он всегда сможет тебя защитить.

Мое сердце обливает кровью.

Он каждый день находился рядом, а я об этом даже не подозревала! Боже, почему? Почему я так много потеряла?

— И сейчас… — тихо шепчет мама. — Сейчас его нет. Такое чувство, что у тебя отняли хранителя. И мне… мне действительно очень жаль.

Как же она права. Я поджимаю губы и отворачиваюсь. Слезы вновь выступают на глазах, и приходиться крепко стиснусь руки. Не хочу плакать при маме. Не хочу.

— Дорогая, не позволяй его смерти очернить твою жизнь, ведь Максим — самое светлое, что у тебя за всю эту жизнь было. — Она выдыхает. — Не каждому бог посылает ангела-хранителя.

«И не у каждого, он его отнимает», — думаю я и закрываю глаза. Слезы все-таки вырываются наружу. Текут по щекам, по подбородку, падают вниз, впитываются в подушку. Я пытаюсь перестать плакать, но от этого лишь сильней начинаю чувствовать пустоту внутри.