Лаура Уиткомб - Призрачная любовь

Он потер глаза, словно тело Билли все еще хотело спать. Неожиданно для себя я опустила руку на его плечо. Он лег на кровать. Когда я начала целовать его, он судорожно вздохнул. Его спина изогнулась и выпрямилась. Я прижала Джеймса к стене и, разжав объятия, спросила:

— Тебе больно?

Он покачал головой.

— Мои прикосновения вызывают у тебя чувство холода?

Джеймс рассмеялся:

— Нет, они вызывают… Я такого никогда не чувствовал. Это чудесно.

Мы лежали бок о бок. С одной стороны, это выглядело немного постыдно. С другой — все было так естественно, как если бы два стебля травы прижимались друг к другу под порывами ветра. Наши взгляды сплелись. Он ласкал мои пальцы, сжатые в кулак. Я раскрыла ладонь — цветок, расцветший от внезапного тепла, — и он накрыл ее своей. Снаружи начался дождь. Его шум был похож на шуршание занавеса. Когда плоть Джеймса прикоснулась к субстанции, из которой состояла я, чувство падения превратилось в феерический полет. Я летела к нему через время.

— Почему мы можем ощущать тела друг друга? Когда я прикасалась к мистеру Брауну, он не чувствовал меня.

— Потому что ты касаешься не только пальцев Билли, но и меня внутри него.

Джеймс приподнял мою руку и посмотрел на нее. Затем он приложил ее к своей щеке. Еще раз взглянув на мою ладонь, он принюхался к ней.

— Ты пахнешь жасмином, — прошептал он удивленным тоном.

— Выходит, ты можешь чувствовать мой запах? — спросила я.

— Да, призраки имеют запахи, — ответил Джеймс. — Я полагаю, это какая-то часть, оставшаяся от прошлой жизни. Подобно нашим воспоминаниям.

— Как пахнут другие призраки?

Я почувствовала волну нелепой ревности.

— Вряд ли ты поймешь мои слова. Имеется два вида призраков.

Он снова наслаждался тем, что мог делиться со мной знанием, пришедшим к нему после похищения чужого тела.

— Призраки первого вида знают, что они умерли. Представители второго — не понимают, что мертвы. Оставаясь бестелесным духом, я не видел ни тех, ни других. Но все изменилось, когда мне снова удалось обрести плоть.

Он улыбнулся:

— И еще я уверен, что ты единственная в своем роде. Подобных тебе нет! Ты знаешь, что являешься Светом.

— Скажи, а те призраки, которые считают себя живыми… они говорили с тобой?

— Конечно, нет, — ответил Джеймс. — Они не могут видеть меня и прочих людей. Даже друг друга.

— А что они делают днями и ночами? — спросила я.

— Эти призраки обычно повторяют какое-то действие из прошлого. Они идут домой из школы или моют окна своего дома, которого больше не существует. Они ищут что-то потерянное или убегают от давно погибших людей.

Какая печальная участь.

— И сколько таких призраков ты видел? — спросила я. — Их много? Ты видишь кого-нибудь сейчас?

При этой мысли у меня на коже появились мурашки.

— Ты говоришь о том парне в углу?

Джеймс мотнул подбородком, указывая на изножье кровати. Когда я открыла рот от испуга, он засмеялся.

— Это не смешно.

— Да, ты права.

Он с трудом убрал с лица улыбку.

— Их не так много, как я думал, — сказал Джеймс. — Первый попался мне на глаза в коридоре госпиталя. С тех пор я видел примерно дюжину призраков.

Хотя я знала, что в комнате с нами не было привидений, меня по-прежнему пугала мысль о невидимых существах, которые могли появиться здесь в любую секунду.

— Где, по-твоему, сейчас Билли? — спросила я. — Ты говорил, что видел его только однажды. Значит, он не привязан к брату или дому.

— Я не знаю, где он сейчас, — пожав плечами, сказал Джеймс. — Но мне кажется, что этот парень вообще ни к чему не привязан.

Он посмотрел на стол с рисунками монстров:

— Возможно, Билли скитается по городу, как убежавший ребенок.

Мне стало интересно, на что это похоже: перелетать из дома в дом по собственному желанию. С одной стороны, это выглядело как свобода. С другой — как безнадежное одиночество. Внезапно я почувствовала себя подавленной и отодвинулась в угол. Ситуация напоминала наш разговор в телефонной будке. Слишком много нового за слишком короткий промежуток времени.

— Извини меня за шутку, — сказал он. — За то, что я обманул тебя насчет призрака в комнате.

Я не могла объяснить свою трусость. Коготки тревоги царапали меня, как лапки насекомых. Наверное, Джеймс решил, что я хочу сбежать. Он засыпал меня вопросами, надеясь отвлечь от мыслей о побеге:

— Сколько у тебя было хозяев?

— Пять.

— И как ты выбирала их?

Я вкратце рассказала ему о каждом из своих благодетелей и о том, как возникала наша связь. Некоторые подробности я опускала: например, мою ревность к мистеру Брауну в тот момент жизни, когда он обзавелся невестой. Мне все равно не удалось бы описать мои страдания во время их любовных игрищ. При одной этой мысли у меня по позвоночнику прокатилась волна озноба. Мне захотелось забраться в темный уголок и затаиться там, как в детской игре в прятки.

— Значит, я у тебя шестой хозяин, — констатировал Джеймс.

— Да.

Меня снова накрыла волна смущения.

— Мне нужно побыть одной, — сказала я. — Хотя бы немного времени.

— Конечно, — ответил он. — Делай все, что хочешь.

Я вылетела из комнаты Джеймса и прошлась по дому. Дождь утих до мелкой мороси. В гостиной на кушетке спал мужчина, одетый в пестрый халат. У него на голове была повязана косынка. Скрещенные руки прикрывали глаза. Рядом с кушеткой валялись пустые банки, бутылки и смятая бумага. На кухне царил беспорядок. Раковину заполняли грязные тарелки. Кран капал. На полу белели осколки разбитой чашки. Митч лежал в своей спальне — одна туфля сброшена, другая надета. Он распластался на одеяле, не потрудившись даже снять брюки. Чуть дальше по коридору располагалась маленькая ванная комната, в которой горел свет. За задней дверью находилась веранда. Дождевая вода сочилась с крыши на мокрую землю и черный пластиковый мешок, набитый мусором. Мне захотелось, чтобы этот день был понедельником, а не субботой. Тогда мы с Джеймсом пошли бы в школу, и я смогла бы повидаться с моим мистером Брауном. «Нет, он перестал быть „моим“, — напомнила я себе. — У меня теперь новый хозяин. Мой Джеймс!»

Я услышала шум, доносившийся из коридора. Митч, покачиваясь, направлялся в ванную комнату. Чтобы не столкнуться с ним, я проскользнула на кухню. Мой взгляд задержался на фотографиях, закрепленных кнопками на пробковой панели у двери. На одном из снимков темноволосый подросток лет двенадцати держал вверх ногами четырехлетнего мальчишку с темными волосами. Младший брат смеялся, а старший в шутливом триумфе скалился, как свирепый бодибилдер. Меня привлекли не лица мальчиков, одно из которых сейчас принадлежало Джеймсу — или, точнее, Билли, — а чуть смазанные рука и нога женщины, частично попавшие в объектив. Ее лицо не сохранилось для истории. Их мать, подобно многим другим мамам и бабушкам, осталась за кадром — невидимая, скромная и вездесущая, всегда готовая подхватить ребенка, если ему будет угрожать опасность. Объектив поймал лишь бледный взмах ее руки, стройную ногу в белой туфельке и угол светло-зеленой юбки, взлетевший чуть выше колена.