Владислав Женевский - Запах (сборник)

Перешагнув последнюю ступеньку, инспектор оказался в тесном помещении, от которого отходил длинный коридор. На полу между стульев сердито всхлипывал коротышка в коричневых штанах и жилетке. Из носа у него текла кровь. Рядом переминались с ноги на ногу двое полицейских. Вид у них был неспокойный.

И Рише мог их понять. Для борделя здесь было слишком тихо и пусто. Вместо привычных запахов вина и духов – одна плесень. И – он принюхался – капустный суп.

И еще – что-то все-таки нарушало тишину. Как будто бы мяуканье… или скуление голодного щенка… детский плач…

Рише вгляделся в полумрак коридора, разреженный тут и там коптящими свечами. Высокие крепкие двери, выкрашенные серой краской, наводили на мысль о тюрьме или лечебнице для умалишенных. Не хватало только решеток. Номера, однако, имелись.

– Так ключи у вас, сержант? Давайте сюда. Потолкуйте пока со слугой. Меня интересует, где сейчас его хозяйка. Остальные – за мной.

С каждым шагом жалобные звуки делались громче. Когда инспектор остановился перед первой дверью, коридор уже походил на преддверие ада: со всех сторон что-то поскуливало, повизгивало, рыдало – но приглушенно, словно бы с расстояния.

Он выудил из связки ключ с единицей, вставил в замок и повернул.

В каморке стояла тьма. Слева фонарь Рише высветил обыкновенный стул и жестяное ведро. Напротив двери – узкое окно, задернутое плотными занавесками. Справа – кровать, с которой блеснули четыре узких глаза.

– Сиамские близнецы! – выдохнул полицейский за его плечом.

Девочки молча сидели на кровати и разглядывали гостей. На них были лишь тонкие хлопковые платьица, когда-то белые. У изголовья – пустая миска с двумя ложками. Рише не знал, что им сказать, – да они, похоже, ничего от него и не ждали. Если «Кифера» была храмом иллюзий, то в доме Робар брала свое жестокая, неприкрытая действительность.

Инспектор без слов развернулся и шагнул ко второй двери, из-за которой доносился безостановочный, протяжный, жуткий вой. Комната за ней ничем не отличалась от предыдущей – кроме очевидного зловония. На кровати корчилось и скулило существо без рук и ног, неопределенного возраста, но явно мужского пола; Рише как будто даже различил усы, но проверять свою зоркость не стал.

За другие двери он уже не заглядывал: достаточно было замереть и прислушаться. Девочки из первой оказались исключением; возможно, у них одних хватало ума – или отчаяния – понять, что от криков толку нет. В еще одной тихой комнате обнаружилась убогая кухонька.

Крайняя дверь слева, однако, была не заперта. Рише осторожно заглянул внутрь – и едва устоял на ногах. Запах… тот самый запах, только в разы сильнее. Он бил в ноздри, выворачивал разум наизнанку, отдавался в конечностях сладкой дрожью… Инспектор почувствовал, как напряглось его мужское естество, но стыда не было: никто не смог бы противостоять этой силе. Перед его помутневшим взором уже маячил образ Маргариты – близкий, манящий… Нет, она тут ни при чем… сгинь… сгинь.

Придя наконец в чувство, он неуверенно оглянулся и сразу же понял, что беспокоится напрасно: у парочки из отдела нравов вид был точь-в-точь как у мальчишек из католической школы, которых священник застал за гадким делом. У одного на брюках расплывалось пятно, чего он, похоже, не замечал. Рише взмахом руки отослал их к сержанту; распоряжение было исполнено с такой откровенной радостью, что при иных обстоятельствах за нее полагался бы выговор.

Инспектор собрался с силами, сделал глубокий вдох – и толкнул дверь.

Узкая клетушка, не больше уборной. Всей обстановки – стул и низенький столик. И еще одна незапертая дверь. Из-за нее и просачивался запах.

За дверью – пусто. Ни мебели, ни посуды, ни даже окон. Только запах – и слизь, много слизи. На голых досках пола, на обоях, на дверной панели. Местами – темные кляксы. Вероятнее всего – кровь Дюбуа, но ручаться инспектор не стал бы. На осмотр комнаты ушло не более минуты: несвойственная для него беглость. Однако сейчас важнее было покинуть комнату на своих ногах, как положено офицеру полиции… и без пятен на брюках.

Застоявшийся капустный дух в коридоре казался теперь слаще апрельского ветерка. Рише привалился к стене, тяжело дыша. Перед глазами все плыло, мысли блуждали. Наконец его взгляд сфокусировался на двери напротив – последней из непроверенных. В отличие от остальных, она носила на себе некоторые следы отделки и в лечебнице выглядела бы неуместно. Номер отсутствовал. Кабинет мадам Робар? В связке подходящего ключа не нашлось, и Рише направился за помощью к своим спутникам.

Коротышка-слуга все так же сидел на полу и сопел, но крови на его одежде прибавилось, а поза потеряла остатки естественности. Сержант мог быть доволен собой.

– Его зовут Жак Пуато, господин инспектор. Он мало что знает. Уж я с ним хорошо поработал, будьте покойны… у меня не больно-то соврешь. Говорит, что бывает здесь только днем – прибирается, ходит на рынок, кормит уродов. Утром он обычно получал указания от хозяйки, но сегодня ее вроде как не было. Он ждал весь день, только мы пришли первыми.

Инспектор в задумчивости погладил усы – и скривился. От пальцев пахло слизью… одуряюще… нахально. Почему? Неужели он к чему-то прикоснулся в комнате, сам не замечая того?

– Поднимите его, у меня тоже есть несколько вопросов.

Жак Пуато был в сознании, но и только; на ногах его держали отнюдь не собственные силы.

– Что за дверью в конце коридора? Запертой, справа?

Сглотнув, слуга выдавил:

– Кабинет… мадам.

– У тебя есть ключ?

– Нет… она никогда не давала… мне.

– Зачем ты лжешь мне?

– Это правда, Богом клянусь!.. Не бейте меня, господин комиссар, я не стал бы вам лгать!

– Хорошо, оставим это. И не называй меня комиссаром, я инспектор. Скажи тогда вот что: кого мадам держала в комнате напротив кабинета? Еще одного уродца?

– Не знаю… та дверь всегда была закрыта. Мадам запрещала мне даже подходить к ней.

– Но ты наверняка слышал какие-нибудь звуки…

– Да, господин комиссар… только вы же сами видели, сколько их тут всяких пищит и воет, даже войлок на дверях не помогает… я как-то даже и привык…

– А кто же тогда кормил его?

– Кого, господин комиссар?

– Зови меня инспектором, дубина! Уродца, кого же еще!

– Не знаю… господин инспектор. Наверное, сама мадам. Она иногда посылала меня на рынок, даже когда у нас всего хватало.

– И давно ли мадам стала запирать эту дверь?

– Недели две как… может, полторы.

Задав еще с полдюжины уместных вопросов, инспектор велел сержанту усадить Пуато на стул и дать ему глоток чего-нибудь покрепче. Двоим другим полицейским выпала честь ломать дверь в кабинет. Та оказалась не столь сговорчивой, как входная, но в конце концов уступила напору.