Майкл Маршалл - Мы здесь

К тому моменту, когда он наконец завозился, пробраться мимо огня к окну уже не получалось. Он был слишком ошеломлен происходящим, и правда состояла в том, что единственно реальной и значимой вещью, совершенной Лэйком за всю его жизнь, было убийство женщины, после которого ехать дальше особо и некуда. А потому возможно, что где-то в своей сокровенной глубине он на самом деле хотел одного: умереть.

На то, как догорает его бывший товарищ, тот, другой, взирал с парковки. Момент смерти Эдварда он ощутил буквально физически и несказанно удивился тому, что произошло следом.

Смерть девушки там, в доме, резанула болью. Но это… это было что-то совершено иное. Под стать другому измерению.

Он чувствовал в себе преображение, глубинную перемену, дающую понять, что теперь он свободен от навязчивого преследования, пусть даже они с Эдвардом шли по жизни из начала в конец бок о бок и рука об руку.

Те, кто ходит в одиночку, передвигаются быстрей. Так что настало время для новых горизонтов и более масштабных целей.

Теперь все пойдет прекрасно.

Чтобы отложить данное событие в памяти, он глянул на вывеску мотеля – сейчас она полыхала вместе со своим хозяином и всем строением, из окон которого рвались красные гудящие языки пламени. В этот миг он нарек себя иным именем. А затем повернулся к зареву спиной и пошагал вверх по дороге, с упоением ощущая в ночи, как плотно прилегает к его подошвам земля.

Однако даже при наличии у него недюжинной воли путь выдался долгим и утомительным. Рассвет застал его изнеможенно сидящим у обочины шоссе. Какой-то проезжий коммивояжер, который из-за дурного сна поднялся раньше обычного, а потому обладал запасом времени, остановился и из сострадания согласился его подвезти. Вполне сознавая, чем может обернуться встреча с наблюдательным незнакомцем, бывший спутник Эдварда сел на заднее сиденье с ядовитым хвостиком улыбки на губах.

Проехав около сотни километров, коммивояжер поглядел в зеркальце заднего вида и увидел, что пассажир спит. В этот редкий момент беззащитности лицо его было бледным и осунувшимся.

Но все это события пятилетней давности.

Сейчас он не в пример крепче.

День намечался чудесный – вот так взять его, сфоткать и поместить в рамочку, выложить на Фейсбуке и в Твиттере! Послеполуденная пора, сохраненная в альбоме образов, подаренных на добрую память, к которым затем возвращаешься в грезах, по прошествии лет все более ностальгических. Усохшие цветки из гербария жизни, которые мы в соответствующий день и час предъявляем богу или его привратнику в доказательство, что достойны войти в рай и не зря небо коптили.

Это должен был быть как раз один из таких дней.

И до последнего момента он таковым и являлся.

На Пенн-стейшн они прибыли в начале одиннадцатого, тем сквозисто-дымчатым осенним утром, когда на солнце тепло, а в тени небоскребов прохладно, когда весь город щегольски вышагивает с высоко поднятой головой – на работу, на утренний кофе и деловые завтраки. Город идет с легким вихлянием, как будто ему за ночь слегка развинтили шарниры. В Нью-Йорк Дэвид приехал не ротозеем и не ностальгирующим экскурсантом, а на встречу, за которой следовал бизнес-ланч – Ланч-Легенда, которую люди, сладко обмирая сердцем, мысленно живописуют себе во всех деталях: это предвкушение, которое, можно сказать, подпитывает им силы все месяцы и годы, проведенные ими в одинокой, героической (а подчас и стоической) борьбе с Чистым Листом Нетленки и Мигающим Курсором Судьбы.

Дэвида внезапно вознамерились издать .

Нет-нет, в самом деле!

До центра он вначале планировал взять такси, но улицы уже гудели транспортным потоком – это даже если не считать, что они с Доун прибыли ну очень рано (билеты она взяла с запасом времени, учитывающим все, от небольшой задержки до полномасштабного теракта на пути следования). В итоге решили прогуляться пешком – действительно, что им стоит одолеть десяток-другой кварталов? Писателю бросалось в глаза, как здесь все изменилось. И не только то, что за истекшие десять лет здесь стало заметно чище и уже не столь явно маячила перспектива, что на тебя нападут из-за любого угла (хотя окончательно этого никто не отменял). Те поросшие быльем пять месяцев, что он когда-то прожил в этом городе, Дэвид был, похоже, просто чересчур инертным, и сейчас та его прежняя осмотрительность казалась чем-то унылым и достойным сожаления. Зато теперь, когда с высоты своих тридцати лет ностальгически оглядываешься на прожитое, легко забываются скованность и одиночество, которые изводят тебя в двадцать с небольшим, а обыденность жизни, именуемая зрелостью, облекает тебя, словно кокон, постепенно отвердевающий в защитный панцирь.

Последние полчаса они просидели в «Старбаксе» на Мэдисон-сквер-гарден, притулившись за столиком у окна. В помещении витал невнятный джаз, под который оба машинально помешивали в стаканах соломинками. Доун по большей части молчала. Она знала, что ее муж в минуты волнения неразговорчив, хотя сам в это время сплачивает за невидимыми стенами атакующие силы. Не донимая его, она взялась по обыкновению изучать глазами окружающих и прикидывать, кто это такие, с чем они сюда пришли, чем занимаются…

За пятнадцать минут до ланча она проводила Дэвида через оставшийся квартал, поцеловала его и пожелала удачи, оговорившись, что он, собственно, в ней и не нуждается. После перемены сигнала светофора Доун уже не пошла через улицу – она осталась стоять возле «Блумингдэйлз», напутствуя мужа гордой улыбкой.

Глядя, как жена постепенно исчезает в толпе, литератор ощутил укол тревоги, но тут же одернул себя: что за слюнтяйство!

Без пяти двенадцать он с глубоким решительным вдохом шагнул в приемную. Типу за стойкой писатель нарочито бойким голосом отрекомендовался, что он за ком с горы и за каким сюда прикатил. Тип всем своим видом намекал, что и сам визитер, и цель его визита глубоко ему безразличны, но уже через несколько минут из лифта с вытянутой рукой выкатился кто-то молодой и прыткий, энергичным пожатием умыкнув Дэвида куда-то на верхотуру для встречи с редактором.

Здесь Дэвида очно представили Хэйзел – сухопарой столичной штучке лет за пятьдесят. Вживую она смотрелась все же не такой страхолюдиной, как на своей фотке в электронном письме, но в целом облик у нее был страшноватый.

Гостя провели с ознакомительной экскурсией по нескольким неопрятным помещениям с закутками для сотрудников, где то один, то другой приветливого вида незнакомец говорил, что его книга – это круто, что крут и он сам и вообще все будет, как бы это сказать… круто . Всюду, куда ни ткнись, были улыбки и протянутые для пожатия руки. Теснясь, сотрудники держали наготове блокноты, словно собирались вот-вот, разродившись, с лету записать что-нибудь ценное. Только этот момент все не наступал: так они почем зря и простояли, а затем разлетелись, как галки под ружейным выстрелом, оставив с писателем только Хэйзел, которая крепкой хваткой повлекла его к лифту.