Майкл Маршалл - Мы здесь

По окончании своей смены я пристроился поболтать с хозяином ресторанчика Марио и его сестрой Марией (оба родились от родителей с чувством юмора, хотя явно в годы бескормицы), под кофеек за одним из тротуарных столиков. «Адриатико» был затиснут между почтенного вида еврейской булочной и секонд-хендом с претензией на богемность, в пяти минутах ходьбы от пивнушек Сент-Маркс-плейс и легендарных погребков вроде «Максорлис». Держался этот ресторанчик стойко вот уже лет сорок, а то и больше, во многом из-за открытости содержащей его семьи ветрам перемен, какими бы шквалистыми и косыми они подчас ни были. За то время, что здесь трудились мы с Кристиной – я обслуживал столики, а она заправляла ночным баром в подвальчике, – хозяева успели сменить навес и цвет загородки вокруг тротуарных столиков (был тусклый – стал яркий, как фазан в брачный период), а также добавили во все строчки меню слово «экологичный». Какое-то время посетителей больше всего интриговала шарада «экологичное рагу с натуральной пастой и экологически чистым соусом бешамель, готовится в духовке в традициях натурального вкуса» (перевод: лазанья). В конце концов мне удалось убедить Марио поменять формулировку – семь потов сходило, пока объяснишь, о каком блюде идет речь, причем с изрядной долей привирания! – хотя стойкость в отстаивании взглядов он проявил невиданную. Так что, думаю, понятно, почему этот ресторан все еще исправно функционировал, в отличие от того места, где я работал прежде – по другую сторону континента, на орегонском побережье.

Ушел я под привычное журчание людских голосов. Кофе из «Адриатико» славится своей крепостью – такой, что в туалете здесь висит плакат из разряда студенческих стенгазет прошлых лет, изрядно подмоченный и писанный от руки. Там есть фраза, что он, этот кофе, должен быть внесен в перечень стратегических вооружений, подлежащих контролю мирового сообщества. Никто уже не помнит, как изначально в стандартную кофейную чашку оказался помещен тройной заряд, но так уж, видно, в Нью-Йорке повелось. Кто-то – что это за персонаж, никто, как правило, не помнит – откалывает нечто, не входящее ни в какие рамки, а затем до скончания века это делается уже как должное. И течет эта новоиспеченная традиция по улицам, висит паутиной среди деревьев и пожарных лестниц. Будь ты заезжий турист или местный житель (к кому мне отнести себя, сказать затрудняюсь), ты уже навеки в обществе героев и призраков, сотканных этим городом.

Я управился с рутиной, наведавшись в том числе и в мастерскую по ремонту обогревателей. Там мне сказали, что скоро придут. Так как оба ремонтника были у нас в баре завсегдатаями, у меня были основания им поверить.

В оставшийся для безделья час я устроил себе неспешную прогулку по Гринвич-Виллидж. В нашей части города всегда есть что посмотреть, и мне нравится вот так гулять и непринужденно оглядывать. Надо сказать, что впервые за несколько лет я сейчас был с собою в ладу. Жизнь была проста, содержательна и легка.

Но при этом чувствовалось, что впереди перемены.

От меня Кристина добивалась, чтобы я присмотрел нам новую квартиру. В Ист-виллидже нам нравилось многое. Остатки старого эмигрантского уклада, эти его очаги инаковости, нешумные улочки с деревьями, ветхие, довоенной постройки дома без лифтов, неуклонное в своем тихом упрямстве противление облагораживанию и порядку, на манер хаоса какого-нибудь погрызенного мышами старинного буфета… Нынче, если вы, размахивая модерновым айфоном, шатко выберетесь ночью из здешнего бара, то вас всего лишь быстро и культурно ограбят, а не прибьют.

Хотя временами – а именно, когда здесь шумными оравами кочевали студенты из Нью-Йоркского университета и Института Купера плюс молодая туристская поросль, навязчиво демонстрирующая свою крутизну и клевость (вы, мол, не подумайте: мы не из какой-нибудь там банановой республики и не торговцы какими-нибудь отстойными компами – а кто же вы еще, позвольте спросить?), впечатление складывалось такое, будто тусуешься во дворе студенческой общаги. С некоторых пор модерновый оттенок приобрела и преступность: взять хотя бы воровство пин-кодов кредиток, когда в банкоматах с поистине волшебной легкостью исчезают со счетов деньги.

У меня в свое время студенческая жизнь не сложилась – те годы прошли в армии, – зато теперь я был готов ко второй молодости. А вот Кристину этот аспект местного колорита откровенно утомлял: вечера у нее и без того проходили в «услужении козлищам». Мне тридцать семь – возраст, когда уже можно понемногу поддаваться очарованию ретро. Ей двадцать девять – еще достаточно молода, чтобы считать себя взрослой, и вместе с тем по-прежнему привлекать к себе внимание. Это она начала развивать идею о том, чтобы нам перебраться в СоХо или Вест-виллидж. На это я Кристине напоминал, что она заведует баром, а я подаю к столу жрачку в откровенно убогом ресторанишке. Она же обращала мое внимание на то, что у меня, видите ли, есть деньги от продажи моего дома в штате Вашингтон после разрыва с моей бывшей женой. Чувствуя себя старым занудой, я приводил контрдовод, что мы-де не привносим в бюджет сколько-нибудь новых денег, и нет смысла в подобных обстоятельствах вешать на себя арендную плату за чердак или мансарду, хотя для эксперимента я был бы не против сдавать какой-нибудь крохотный уголок в субаренду, при условии, что мы научимся в обозримом будущем обходиться без еды – и между прочим, нынче от нашей двери до тех улиц, о которых она мечтает, меньше получаса ходьбы, так что зачем вообще затевать весь этот сыр-бор?

И тэ дэ и тэ пэ. В конце концов разговор подвисал, как радио в машине при выезде из полосы радиовещания местной церквушки. Я же ощущал себя при этом евангелистом, заявляющим в своей проповеди, что с ужинов в шикарном ресторане с видом на океан наша семья переходит на питание гамбургерами при автостоянке. И опять по кругу.

Через час тема затихала без следа. Кристина особо не зацикливалась – била с размаха обухом по лбу, но только раз. Когда запал иссякал, утихала и гроза, во всяком случае, до поры.

Однако два дня назад она попросила меня об услуге, и я поддался, поскольку чувствовал, что подвожу ее по целому ряду моментов. Это означало, что перемены не отвратить. Если живешь с сильной женщиной (а они сильны все , как бы ни пытались убедить тебя в обратном – хребет у них так крепок, что никакому мужику и не снилось), то стоит тебе уступить ей хотя бы пятачок пространства, обратно ногу туда ты уже не втиснешь.

И вот сейчас я шел оказывать ей ту услугу.

Кафе располагалось на Гринвич-авеню. Последние сорок метров я намеренно прошел по противоположной стороне улицы и, когда заметил их за одним из хлипких столиков на тротуаре, замедлил шаг, чтобы рассмотреть.