Array Антология - Монстры Лавкрафта (сборник)

Возможно, их оставили в живых из моральных соображений, но Керри сомневалась, что это послужило главной причиной. Может быть, как бы парадоксально это ни было, их не убивали из-за страха. Они, может, и поймали около двух сотен инсмутских созданий, но многие другие сбежали – по мнению большинства, многие скрылись в гаванях, а затем в океане. Истребить этих невольников из-за их ненормальности – то же самое, что выбросить огромнейший ресурс, которым можно было бы воспользоваться, столкнувшись вдруг с такими же существами в худших обстоятельствах.

Полное раскрытие информации, как обещал Эсковедо. Керри узнает столько же, сколько и он. Но когда отчет и какао закончились, она не только перестала верить, что окажется на одном уровне с полковником, но и сомневалась, что ему самому рассказали хотя бы половину всего.

Сколько на самом деле нужно было знать человеку, чтобы стать прославленным тюремным надзирателем?

Эти вопросы мучили ее просто своим количеством. Она надела пальто и вышла обратно под дождь, на улицу, где теперь стало еще холоднее. Струи дождя пронзали сумерки, спустившиеся на остров, как темно-серое одеяло. Она нашла полковника в своем кабинете и предположила, что за это время он вполне привык к тому, что с посетителей на пол стекает грязь.

– Что случилось с остальными? – спросила Керри. – В отчете сказано, что было еще две сотни таких же. И что это место было построено, чтобы вместить до трех сотен. Значит, кто-то предполагал, что подобные создания могут появиться снова. Но здесь только шестьдесят три заключенных. И они не умирают естественной смертью. Тогда что случилось с остальными?

– Какое это имеет значение? Для вашего исследования. Для того, зачем вы здесь.

– Вы знали, что животные чувствуют смерть? Например, волки. Собаки. Крупный рогатый скот, как только их приводят в загон на скотобойне. Возможно, они не могут это выразить, но они это понимают, – Керри почувствовала, как холодная капля воды скользит вниз по лбу. – Не знаю насчет рыб и птиц. Но, учитывая то, что в этих ваших заключенных осталась хоть какая-то человеческая природа, я не удивлюсь, что они способны чувствовать приближение смерти или еще хуже.

Эсковедо посмотрел на нее ничего не значащим взглядом, ожидая услышать больше. Он не понял, к чему она клонит.

– Насколько я знаю, вы отправили меня сюда как последнего допрашивающего, чтобы узнать лучший способ истребить их оставшийся род. Вот почему это важно. Дело в том, как они будут на меня смотреть.

Эсковедо пристально смотрел на нее некоторое время, не двигаясь, просто изучая ее возрастающее волнение. Она пыталась угадать, о чем он думает, – разозлился, разочаровался или обдумывает, отправить ее домой, прежде чем она войдет в эту тюрьму? Он смотрел на нее так долго, что она совершенно не представляла, что происходит, пока не поняла, что дело в самом его взгляде.

– У них такие глаза, – начал полковник, – что они не моргают. У них нет белков, поэтому никогда не знаешь, куда именно они смотрят. Ты как будто смотришь в зеркало, а не в глаза. В зеркало, от которого хочется отвернуться. Поэтому… как они вас увидят? – спросил он, быстро качнув головой и издав безнадежный смешок. Я не представляю, что они видят.

Керри задумалась над тем, сколько времени он провел на этой службе. Привыкнет ли когда-нибудь к присутствию таких необычных врагов? Удалось ли это кому-нибудь из его предшественников? Что предстоит увидеть ей?

– Как я уже сказал, я придерживаюсь фактов, – продолжил Эсковедо. – Могу сказать вам вот что: когда вы совершаете подобное открытие, нужно быть готовым к тому, что время от времени один или двое будут исчезать в системе.

– В системе? Что это значит?

– Вы были правы, мы здесь не наукой занимаемся. Но в других местах занимаются именно ею, – ответил полковник. – Вы не можете быть настолько наивной, чтобы полагать, что проводить исследование – значит, весь день наблюдать за тем, как они ползают, и записывать, что они съели на обед.

Наивной? Нет. Керри подозревала это еще до того, как притащилась сюда, чтобы спросить об этом. Ей просто нужно было убедиться. Не обязательно быть наивной, чтобы надеяться на лучшее.

И этот ответ она увидела во сне, когда ей явилось страшное осознание, что, несмотря на то что инсмутские заключенные потеряли способность говорить на каком бы то ни было известном языке, они все еще могут кричать, если их правильно мотивировать.

Утром дождь сменился густым туманом, холодным облаком, которое осело на острове перед рассветом. Больше не было ни моря, ни неба, не было расстояния – только то, что лежало в нескольких футах от Керри, и бесконечная серость внизу. Не видя тропинок, усыпанных гравием, она боялась, что заблудилась и бредет к краю острова, где запутается в колючей проволоке, повиснет на ней и умрет раньше, чем кто-нибудь это заметит.

Сейчас ее каналы были открыты, интуиция усиливалась, и Керри чувствовала: это самое худшее место, в котором ей когда-либо приходилось бывать. Она не могла сказать, какая сторона несет большую вину.

С завтраком в желудке и кофе в руке она встретилась с Эсковедо в его кабинете, чтобы он сопроводил ее на край острова, где тюрьма выходила фасадом на запад, открывая вид на море. До самой Азии за ней не было ни островка суши. Огромное здание из кирпича было так насыщено влажным воздухом, что его стены будто покрылись илом. Оно возникало из тумана, будто затонувший корабль.

Интересно, каково это – зайти в это место и не выходить семьдесят лет? Что это может сделать с разумом человека? Были ли они вменяемы сейчас? Или просто рассматривали заключение как небольшое вмешательство в свою жизнь? Если их немедленно не убили, значит, есть вероятность, что они могут жить вечно. Возможно, они знали, что время – их союзник. Пока они живы, оно будет убивать их надзирателей, поколение за поколением.

До тех пор, пока они не смогут преодолеть последние несколько десятков ярдов до моря.

– Кто-нибудь из них сбегал отсюда? – спросила Керри.

– Нет.

– Разве это не странно? В любой тюрьме совершается хотя бы один побег за семьдесят лет, разве не так?

– Только не в этой. Это необычная тюрьма. Заключенные не работают. Здесь нет кухни, нет грузовиков, отвозящих и привозящих белье в прачечную, некуда рыть тоннель. К ним не приходят посетители. Целыми днями мы просто смотрим друг на друга, – он остановился в арочном дверном проеме, нажал на кнопку вызова, чтобы охранники внутри открыли дверь. – Хотите узнать мое субъективное мнение? Настоящие заключенные здесь – это те, кто несет здесь службу.

Внутри было множество ворот и контрольно-пропускных пунктов, однообразные серые коридоры, пропахшие запахом рыбы. Они . Это пахло от них. Как и люди, целыми днями имеющие дело со смертью и гнилью, солдаты унесут этот запах домой в своих порах. За это их стоило пожалеть. Этот запах не смоется годами.