Майкл Каннингем - Дикий лебедь и другие сказки

Злых духов не бывает.

Ладно. Скажем так, мальчишке не нравилось, что солдатик – другой.

Когда у кого-то что-то неправильно, ты всегда говоришь, что он «другой».

«У кого-то что-то неправильно» – так говорить нехорошо.

А еще знаешь, что там совсем глупо? Что балерина тоже прыгнула в печку.

Хочешь, вместе подумаем о том, что такое, на самом деле, «судьба»?

У балерины были две ноги. Она спокойно стояла на полке. И никакой там «другой» не была.

Но зато «другого» любила.

А что такого прекрасного в том, чтобы быть «другим»? Ты так говоришь, как будто это прямо награда какая-то.

Перелом в их семейной жизни наступил в ее двадцатую годовщину, когда взорвалась и сгорела яхта.

Произошло это во время первого после появления детей отпуска, который они проводили вдвоем. Тревор уже учился на первом курсе в Хаверфордском колледже, а Бет заканчивала школу – то есть оба вполне себе подросли. А их дом теперь, с отремонтированной кухней, по словам риелтора, стоил целого состояния и легко нашел бы покупателя.

То есть поводов продолжать быть вместе у них не осталось. И они отправились в совместный отпуск, чтобы попытаться сохранить брак – обычно это означает, что сохранять больше нечего.

Круизная яхта с десятью пассажирами и тремя членами экипажа на борту взорвалась и загорелась у побережья Далмации. Потом им расскажут про пьяного матроса, зажигалку «зиппо» и утечку пропана.

А пока они загорали на палубе. Она заметила облако, похожее на Франклина Рузвельта в профиль, и показывала на него мужу, полагая, что именно так заведено у счастливых пар, в надежде, что имитация счастья перерастет в подлинник. Небесполезным в рассуждении подлинного счастья обещало оказаться и то, что они на две недели очутились в ограниченном пространстве с одиннадцатью незнакомцами, что вчера, глядя, как они встают из-за стола после ужина, Ева Болдерстон сказала своей сестре Кэрри: «Гляди, какая милая пара», что оба они верили в его возможность.

Он старался различить в облаке профиль Рузвельта. Она старалась не злиться на то, что вот он опять не видит таких очевидных вещей. И заставляла себя не думать, сколько же всего он не видит и не замечает вокруг себя. Он изо всех сил держался, чтобы не потерять голову от подкатившего страха в очередной раз не оправдать ее ожидания. И уже готов был сказать: «Точно, дорогая, удивительное сходство», хотя видел в небе самые обычные облака…

В следующий миг она уже в воде. Она знает, что-что грохнуло, знает об обжигающей слепящей вспышке, но знание это приходит к ней в виде воспоминания. Она мгновенно осваивается в новой ирреальности и какое-то мгновение пребывает в уверенности, что она всю жизнь вот так раздвигала руками воду океана, обманчиво спокойную, раскинувшуюся блескучим лазурным ковром, на котором ярдах в тридцати от нее, похожий на рентгеновский снимок на оранжевом фоне, полыхает силуэт яхты.

Еще мгновение спустя возвращается реальность.

Произошел взрыв, ее выбросило за борт. Левая рука болит из-за пореза, длинного и аккуратного – так можно порезаться только листом бумаги. Мысль о крови и акулах приходит ей в голову воспоминанием о давно известном факте – мол, все знают, что такое бывает, – но совершенно ее не пугает. Ей словно бы напомнили историю про кошмар, случившийся с женщиной, которая была на нее похожа.

Вокруг плавает странный набор предметов: обломок мачты с шишкой на конце, бейсболка, банка из-под диетической колы.

Из людей никого не видно.

Когда яхта начинает с шипением уходить под воду, она вспоминает, что он почти не умеет плавать. В свое время он не послушался физиотерапевта, утверждавшего, будто для пациентов с ампутированной конечностью нет упражнения лучше, чем плавание.

Она сердится на него, и ей самой это странно. Потом раздражение проходит, и она снова озирается по сторонам, как если бы проснулась одна в незнакомой комнате.

Растерянная и потерянная, она какое-то время плавает на одном месте, не понимая, что еще можно предпринять. Она по-прежнему растеряна, когда не говорящий по-английски брюнет цепляет на нее ремни, на которых ее поднимают на вертолет. Все такая же растерянная она лежит в вертолете, пристегнутая к каталке, и из-за шейного корсета не видит ничего, кроме двух подвешенных к потолку кислородных баллонов и металлического ящика, белого с красным крестом.

Красный крест почему-то означает (это очевидно, хотя и непонятно почему), что ее муж мертв. Ей удивительно слышать (обманчивая шоковая ясность восприятия еще не выветрилась до конца) собственный пронзительный, нечеловеческий вой. Она и не подозревала, что умеет издавать подобные звуки.

Он совсем ничего не помнит и не может поэтому объяснить, каким образом очутился на отмели белого песчаного пляжа, где и пролежал почти целый день после взрыва яхты. Врачи, которые доставили его в ближайшую маленькую больницу, повторяют с акцентом: «Чудо, чудо».

Ее сразу же ведут к нему. Когда она входит в палату, он встречает ее невинным, по-монашески смиренным взглядом и начинает рыдать – громко и неудержимо, как трехлетний ребенок.

Она ложится к нему на узкую кровать и обнимает его. Они оба все понимают. Оба заглянули в будущее, в котором она осталась без него, а он – без нее. Они узнали вкус бесповоротной разлуки. А теперь вернулись обратно в настоящее и здесь друг для друга воскресли. С этого часа они женаты навеки.

Помнишь, ты читала мне сказку?

Какую сказку? Эй, надеюсь, худи с Бритни Спирс ты с собой не берешь?

С Бритни – моя любимая. Сказку… ну ты помнишь.

Я прочитала тебе несколько сотен сказок. А эту худи ты с пятнадцати лет не надевала.

Про одноногого солдатика.

Ах, да. Сейчас – то она тебе зачем?

Наверно, затем, что я расстаюсь с домом.

Ты не расстаешься с домом. Ты едешь в колледж. До него шесть часов на машине. А дом у тебя всегда будет здесь.

Я не буду эту худи с Бритни носить, я же еще тот ботаник.

А что ты вдруг про одноногого солдатика вспомнила?

Я знала, зачем ты читаешь мне эту сказку. И подумала, что надо тебе об этом сказать. Перед тем как из дома уехать.

И зачем, дорогая, я, по-твоему, ее тебе читала?

Она же про вас с папой.

Если не собираешься носить, зачем вообще брать?

Из сентиментальных соображений. В память о счастливых днях.

Счастливых дней у тебя еще будет много.

Все так говорят. А что ты имела в виду, когда мне эту сказку читала?

Скорее всего, ничего такого. Просто читала.

Ага, просто сказку, в которой у героя нет одной ноги и за которым в огонь прыгает подруга балерина.