Стивен Кинг - Лавка дурных снов (сборник)

– Я – нет, – возразил Мизинчик. – Я завис на телефоне. В режиме гребаного ожидания.

Кэти рассказала, что поговорила с одним из парамедиков – несомненно, пустила в ход большие серые глаза, чтобы развязать ему язык, – и тот объяснил, что удушье могло спровоцировать инфаркт. Пытаясь следовать установкам профессора Хиггинса и приводить все относящиеся к делу факты, забегу вперед: вскрытие показало, что так оно и произошло. Если бы в «Неоновом круге» Джерома удостоилась заголовка, которого заслуживала, он, возможно, выглядел бы так: «У ГЛАВНОГО БОССА ЛОПАЕТСЯ НАСОС».

Собрание получилось долгим и шумным. Демонстрируя таланты, которые позволили ей легко и непринужденно переобуться в «Джимми Чу» Джеромы, Кэти дала всем высказаться и сбросить напряжение (последнее преимущественно проявлялось взрывами дикого, истерического хохота), а потом предложила вернуться к работе, потому что время, прилив и Интернет никого не ждут. Ни женщину, ни, если на то пошло, мужчину. Она добавила, что до конца недели переговорит с основными инвесторами «Круга», а потом пригласила меня в кабинет Джеромы.

– Примеряешь шторы [52] Американская идиома, отталкивающаяся от традиции: жена новоизбранного президента меняла шторы в Белом доме. Появилась идиома в 1940 г., когда Марта Тафт, супруга кандидата от республиканской партии, абсолютно уверенная в победе мужа, в одном из интервью рассказала об уже заказанных шторах. Но победил Рузвельт. «Примерять шторы» – делать необоснованные приготовления, преждевременно праздновать победу. ? – спросил я, когда дверь закрылась. – Или в данном конкретном случае – жалюзи?

Она взглянула на меня, как мне показалось, с обидой. А может, всего лишь с удивлением.

– Думаешь, мне нужна эта работа? Я выпускаю страничку, Майк, так же как и ты.

– Однако у тебя получится. Я это знаю, и они тоже. – Я мотнул головой в сторону нашего подобия новостной редакции, где все уже либо рылись в Сети, либо печатали, либо висели на телефоне. – Что касается меня, то я всего лишь автор веселых некрологов. Или был таковым. Потому что решил уйти в отставку.

– Думаю, я понимаю, откуда такое желание. – Она достала сложенный листок из заднего кармана джинсов и развернула. Я прекрасно знал, что это. – Любопытство – часть моей работы, поэтому я заглянула в твою корзину, прежде чем очистить ее. И нашла это.

Я взял листок, сложил не глядя (я не хотел даже видеть напечатанный текст, не говоря о том, чтобы читать), сунул в карман.

– Корзина пуста?

– Да, и это единственная распечатка. – Она смахнула с лица волосы и посмотрела на меня. Возможно, я видел перед собой не тот лик, что тысячу судов отправил в дальний путь [53] Отсылка к пьесе «Доктор Фауст» английского поэта Кристофера Марло (1564–1593). Речь о Елене Прекрасной. , но пару десятков точно мог отправить, включая один-два эсминца. – Я знала, что ты спросишь. Проработав с тобой полтора года, я понимаю, что паранойя – твоя неотъемлемая часть.

– Спасибо.

– Без обид. В Нью-Йорке паранойя – один из навыков выживания. Но это не причина уходить с работы, которая в ближайшем будущем может стать намного более прибыльной. Я понимаю, от такого мурашки бегут по коже… но это всего лишь совпадение. Майк, мне нужно, чтобы ты остался в команде.

Уже не нам , а мне . Она сказала, что не примеряет шторы. Я придерживался иного мнения.

– Ты не понимаешь. Я не смогу больше этим заниматься, даже если бы захотел. Во всяком случае, смешно уже точно не будет. Будет… – я поискал и нашел слово из далекого отрочества, – кисло.

Кэти задумчиво хмурилась.

– Может, получится у Пенни.

Пенни Лэнгстон входила в число тех внештатников, что обитали в далекой сельской глубинке. На работу Джерома взяла ее по предложению Кэти. Вроде бы они знали друг друга по колледжу. Если и так, в остальном ничего общего у них не было. Пенни приходила в редакцию редко, всегда в старой бейсболке и со зловещей улыбкой, прилипшей к лицу. Фрэнк Джессап, спортивный журналист с ирокезом, говорил, что Пенни всегда выглядит так, будто она на самом финише забега к безумию.

– Но так смешно, как ты, она никогда не напишет, – продолжила Кэти. – Если ты не хочешь писать некрологи, чем бы хотел заняться? При условии, что останешься в «Круге», на что я очень надеюсь.

– Скажем, рецензиями? Думаю, они тоже могут быть смешными.

– Будешь размазывать по стенке? – с надеждой спросила она.

– Ну… да. Вероятно. В некоторых случаях. – В саркастических комментариях я поднаторел и полагал, что в этом смогу обойти Джо Куинэна по очкам, а то и устроить ему нокаут. По крайней мере, я буду лить помои на живых людей, которые могут дать сдачи.

Она положила руки мне на плечи, привстала на цыпочки и поцеловала меня в уголок рта. Закрывая глаза, я и сегодня чувствую этот поцелуй. И еще вижу ее широко раскрытые серые глаза – море хмурым утром. Уверен, профессор Хиггинс печально покачал бы головой, прочитав эту фразу, но заштатных парней вроде меня редко целуют первоклассные девушки вроде нее.

– Подумай о том, чтобы вернуться к некрологам, хорошо? – Она все еще держала меня за плечи. Легкий аромат духов щекотал мне ноздри. Ее груди находись менее чем в дюйме от моей груди и, когда она глубоко вдохнула, коснулись меня. Это прикосновение я тоже чувствую до сих пор. – И дело не только в тебе или во мне. Следующие шесть недель станут критическими и для сайта, и для сотрудников. Подумаешь? Еще месяц некрологов очень бы нам помог. Пенни – или кто-то еще – получит шанс втянуться в работу под твоим руководством. И потом, может, никто из интересующих нас личностей не умрет.

Вот только они умирали постоянно, и мы оба это знали.

Вероятно, я сказал ей, что подумаю. Не помню. Но сам думал о другом: как вопьюсь в ее губы прямо в кабинете Джеромы, и плевать на тех, кто нас увидит. Конечно, я этого не сделал. Такие парни, как я, редко совершают подобные поступки в реальной жизни. Я что-то сказал, а потом, наверное, ушел, поскольку очень скоро обнаружил, что я уже на улице. Совершенно ошалелый.

Одно я помню точно: проходя мимо урны на углу Третьей и Пятидесятой, я порвал шутливый некролог, который больше не был шутливым, на мелкие клочки и выбросил.

В тот вечер я мило пообедал с родителями, прошел в свою комнату – ту самую, где дулся на жизнь, когда моя команда проигрывала матч малой лиги – и уселся за стол. Мне казалось, что наилучший способ снять камень с души – написать еще один некролог на живого человека. Не зря же говорят, что нужно обязательно оседлать лошадь, которая только что тебя сбросила. Или подняться на вышку, если красивый прыжок закончился неуклюжим ударом о воду. Мне требовалось доказательство того, что я и так знал: мы живем в рациональном мире. Нельзя убить человека, воткнув иголку в куклу вуду. Нельзя убить человека, написав его имя на бумажке и спалив ее под «Отче наш» задом наперед. Нельзя убить человека шутливым некрологом.