Стивен Кинг - Лавка дурных снов (сборник)

Примерно в одиннадцать этот Массимо играл отбой, и вечер заканчивался. Не думаю, что соседи стали бы жаловаться, даже если бы пение и вой продолжались до трех утра. В большинстве своем люди на нашей стороне верили, что хозяин «Двенадцати сосен» – настоящий Тони Сопрано.

Перед Четвертым июля в том году – речь о две тысяче двенадцатом – я заготовил бенгальские огни, две или три коробки петард «Черный кот» и пару «вишневых бомбочек». Купил все это у Папаши Андерсона в его магазине «Веселая блоха», что на дороге в Оксфорд. Никакая это не тайна. Разве что для тупых, но я знаю, что к вам это не относится. Черт, всем известно, что в «Веселой блохе» продавались фейерверки. Но Папаша Андерсон продавал только всякую мелочевку, потому что тогда продажа фейерверков запрещалась законом.

В общем, все эти Массимо болтались на берегу, играли в футбол и теннис, дергали друг друга за трусы, маленькие детки плескались у берега, детки постарше ныряли с плота. Мы с мамой сидели на краю причала на раскладных стульях, всем довольные, наши патриотические припасы лежали рядом. Когда сгустились сумерки, я дал маме бенгальский огонь и зажег, а потом зажег свой от ее. Мы размахивали ими в темноте, и очень скоро малыши на том берегу заметили наши огни и загалдели, требуя свои. Двое подростков Массимо раздали бенгальские огни малышам, зажгли, и те принялись ими махать. Их огни были длиннее наших и горели дольше, а кроме того, их явно чем-то обработали, и они переливались разными цветами, тогда как наши были желтовато-белыми.

Тут этот итальяшка дунул в свою трубу – вах-вах , – как бы говоря: «Вот как должны выглядеть настоящие бенгальские огни».

«Ну и ладно, – сказала мама. – Пусть их бенгальские огни больше, но давай запустим несколько петард и посмотрим, как им это понравится».

Мы зажигали петарды одну за другой и подкидывали, а они ярко вспыхивали и горели, пока не падали в воду. Малышня в «Двенадцати соснах» все это просекла и подняла крик. Поэтому несколько мужчин Массимо ушли в дом и вернулись с большой картонной коробкой, наполненной петардами. И скоро подростки постарше принялись их запускать. Никак не меньше двух сотен, и они взрывались с грохотом пулеметных очередей, начисто заглушая наши петарды.

Вах-вах , вякнула труба, как бы говоря: «Пытайтесь дальше».

«Ладно, дорогуша. – Мама повернулась ко мне. – Дай мне одну из этих «вишенок», что ты припас».

«Дам, – ответил я, – но только будь осторожна, мама. Ты уже выпила, а мне не хочется, чтобы завтра утром ты недосчиталась пальцев».

«Дай мне одну и не умничай. Я не вчера родилась, и мне не нравится звук этой трубы. Готова спорить, у них такой нет, потому что Папаша не продает фейерверки приезжим. Смотрит на номерной знак и говорит, что товар закончился».

Я дал ей «вишневую бомбочку» и щелкнул зажигалкой. Фитиль вспыхнул, и мама высоко подбросила «вишенку». Та взорвалась с такой яркой вспышкой, что глазам стало больно, а грохот покатился по всему озеру. Я поджег другую и бросил ее, как Роджер Клеменс. Бабах!

«Вот, – удовлетворенно хмыкнула мама. – Теперь они знают, кто в доме хозяин».

Но тут Пол Массимо и два его старших сына вышли на самый край пристани. У одного из сыновей, крупного симпатичного парня в свитере для регби, на ремне висела эта чертова труба. В каком-то подобии кобуры. Они помахали нам, а потом Пол протянул что-то каждому из парней. После чего поджег фитили. Они подбросили эти штуковины над озером и… Святой Боже! Нас буквально оглушило! Два взрыва, как от динамита, и ослепительные вспышки.

«Это не “вишневые бомбочки”, – сказал я. – Это “Эм-восемьдесят”».

«Где они их взяли? – спросила мама. – Папаша такие не продает».

Мы переглянулись, и можно было ничего не говорить: в Род-Айленде. В Род-Айленде, вероятно, можно достать что угодно. По крайней мере если твоя фамилия – Массимо.

Отец протянул сыновьям еще по одной и поджег их. Потом поджег свою. Три взрыва, достаточно громкие, чтобы распугать всю рыбу в Абенаки от южного конца до северного, в этом я не сомневался. Потом Пол помахал нам, а парень с трубой достал ее из кобуры, словно шестизарядный «кольт», и трижды протрубил: Ва-а-а-ах… Ва-а-а-ах… Ва-а-а-ах. Как бы говоря: «Весьма сожалеем, голозадые янки. Успеха вам в следующем году».

И мы ничего не могли с этим поделать. Да, у нас осталась еще одна коробка петард «Черный кот», но после этих «М-80» какой от них был прок? На другом берегу толпа итальяшек хлопала и радостно вопила, девушки в бикини плясали. И очень скоро они запели «Боже, благослови Америку».

Мама посмотрела на меня, я – на нее. Она покачала головой, и я покачал головой. Потом она сказала: «До следующего года».

«Да, – поддержал я ее. – До следующего года».

Она подняла стакан – помнится, в тот вечер мы пили «Ведерко удачи», – и я поднял свой. Мы выпили за победу в две тысячи тринадцатом. Так началась гонка вооружений Четвертого июля. Прежде всего, думаю, из-за этой гребаной трубы.

Простите мой французский.

В июне следующего года я пошел к Папаше Андерсону и объяснил ситуацию. Сказал ему, что необходимо защитить честь всех, кто живет на западном берегу озера.

«Знаешь, Олден, – ответил он, – не знаю, как щепотка сгоревшего пороха связана с честью, но бизнес есть бизнес, и если ты вернешься через неделю, может, я что-то и подберу».

Я вернулся. Он пригласил меня в кабинет и поставил на стол коробку. На коробке были китайские иероглифы. «Такое я обычно не продаю, но мы с твоей мамой ходили в начальную школу, где она помогала мне с грамматикой и таблицей умножения. Я добыл тебе штуку, которая называется «Эм-сто двадцать», и по громкости она уступает только динамитным шашкам. И есть еще дюжина таких». Он достал цилиндр, насаженный на красную палку.

«Выглядит как бутылочная ракета, – отметил я, – только больше».

«Ага, считай это люксовой моделью. Называются они «Китайские пионы». Взлетают в два раза выше обычных фейерверков, а потом рассыпаются красными, пурпурными и желтыми звездами. Их ставят в бутылку из-под колы или пива, как обычную бутылочную ракету, но лучше отойти подальше, потому что, взлетая, они искрят. И держи под рукой полотенце, чтобы тушить кусты».

«Что ж, круто, – кивнул я. – После такого им будет не до трубы».

«Я продам тебе всю коробку за тридцать баксов, – продолжил Папаша. – Знаю, что дорого, но я добавил «Черных котов» и «рассыпушек». Можно приладить их к дощечкам и поджечь, а потом пустить по воде. Будет очень красиво».

«Можешь не продолжать. Попроси ты в два раза больше, я бы счел, что это дешево».

«Олден, – покачал головой Папаша, – никогда не говори так человеку моей профессии».

Я принес коробку в наш загородный домик, и мама так оживилась, что захотела опробовать и «М-120», и «Китайские пионы». Обычно я с ней не спорю – себе дороже, – но тут решительно воспротивился. «Если дать этим Массимо даже половину шанса увидеть, что у нас есть, они притащат что-нибудь получше».