Стивен Кинг - Лавка дурных снов (сборник)

Совсем как ты, мама , подумал я, но промолчал. Иногда молчание – действительно золото, особенно если твоя мать основательно заправилась кофейным бренди и зла как черт.

«И я ненавижу эту долбаную трубу. Ненавижу!»

В этом я с ней был полностью согласен, о чем и не преминул сказать.

Она схватила меня за руку, выплеснув часть содержимого стакана мне на рубашку. «В следующем году! – воскликнула она. – В следующем году мы им покажем, кто в доме хозяин! Обещай мне, Олден, что в четырнадцатом мы заткнем эту трубу!»

Я пообещал постараться – это все, что я мог. За Полом Массимо стоял Род-Айленд, а на что приходилось рассчитывать мне? На Папашу Андерсона, владельца дешевого придорожного магазинчика.

Однако на следующий день я пошел к нему и рассказал, что случилось. Он слушал внимательно и из вежливости сдерживал смех, хотя пару раз губы у него дрогнули. Согласен, все это казалось забавным – по крайней мере, до вчерашнего вечера, – но какое тут веселье, когда тебе в затылок дышит Холли Маккосленд.

«Да, я вижу, как твоя мама злится, – кивнул Папаша. – Она всегда бесилась, если кто-то пытался сделать что-то лучше ее. Но ради бога, Олден, это всего лишь фейерверки. Она это поймет, когда протрезвеет».

«Я так не думаю, – ответил я, умолчав, что трезвой мама теперь не бывала никогда: пила, пока не засыпала, чтобы, проснувшись, опохмелиться, а потом снова пить до беспамятства. Да я и сам был не намного лучше. – Причина скорее не в фейерверках, а в трубе. Если бы она смогла заткнуть эту чертову трубу Четвертого июля, думаю, остальное ее бы устроило».

«Знаешь, я тебе помочь не смогу, – сказал Папаша. – Мощных фейерверков продается предостаточно, но я привозить их сюда не буду. Во-первых, не хочу потерять лицензию розничного торговца. Во-вторых, не хочу, чтобы кто-то получил травму. Запускать фейерверки пьяным – прямой путь к беде. Но если ты настроен решительно, езжай в Индиан-Айленд и поговори там с одним парнем. Здоровенным пенобскотом по имени Говард Гамаш. Самый большой чертов индеец в Мэне, если не во всем мире. На щеках у него вытатуированы перья, а ездит он на «харлее-дэвидсоне». И у него есть, так сказать, связи».

Есть связи! Именно такой нам и требовался. Я поблагодарил Папашу, записал в своей записной книжке имя «Говард Гамаш» и в апреле следующего года поехал в округ Пенобскот, положив пятьсот долларов в бардачок пикапа.

Я нашел мистера Гамаша в баре отеля «Харвест» в Олдтауне. Папаша не ошибся, назвав его здоровяком: рост шесть футов восемь дюймов, вес, как я прикинул, фунтов триста пятьдесят. Он выслушал мою скорбную песнь и после того, как я купил ему графин «Бада», который он опустошил менее чем за десять минут, сказал: «Что ж, мистер Маккосленд, давайте доедем до моего вигвама, а там обсудим все в деталях».

Ездил он на «харлее-софтейле», большом мотоцикле с мощным двигателем, но когда оседлал его, мотоцикл словно сжался, стал совсем маленьким, вроде тех, на которых клоуны кружат по цирковой арене. Ягодицы Гамаша свешивались буквально до кофров. Вигвам оказался уютным небольшим двухэтажным домиком, с бассейном во дворе для детишек, которых индеец настрогал немало.

Нет, Арделл, мотоцикл и бассейн не имеют значения для истории, но если ты хочешь ее услышать, придется подстраиваться под меня. Домик мне понравился. В подвале даже был домашний кинотеатр. Господи, мне захотелось жить в таком же.

Фейерверки хранились в гараже под брезентом, аккуратно уложенные в деревянные ящики, и от некоторых боеприпасов захватывало дух. «Если тебя с ними поймают, – предупредил он, – ты никогда не слышал о Говарде Гамаше. Это понятно?»

Я ответил, что само собой, и поскольку парень показался мне достаточно честным – во всяком случае, нормальным, – я спросил, что можно купить на пятьсот долларов. В итоге я приобрел в основном батарейные фейерверки с несколькими ракетами и одним фитилем. Поджигаешь его и получаешь ракетный залп. Три «Огненных обезьяны», две «Декларации независимости», одну «Психоделию», которая разбрасывала снопы искр, напоминавшие цветы, и еще один, супер-пупер, до которого я доберусь чуть позже.

«Думаете, такими мне удастся заткнуть трубу этих итальяшек?» – спросил я Гамаша.

«Не сомневайся, – ответил индеец. – Только я предпочитаю, чтобы меня называли коренным американцем, а не краснокожим или Томагавком Томом, а потому терпеть не могу пренебрежительные прозвища вроде итальяшек, болотных жителей, тюрбанников [58] Болотные жители и тюрбанники – пренебрежительное прозвище соответственно ирландцев и мусульман. и латиносов. Все они – американцы, как ты и я, и не нужно смотреть на них свысока».

«Я вас понял, – кивнул я, – и учту это на будущее, но эти Массимо меня бесят, и если я вас обидел, считайте, что это тот самый случай, когда не стерпел бы и святой».

«Объяснение принимается, и мне понятно твое эмоциональное состояние. Но позволь дать совет, бледнолицый: по пути домой не превышай скорость, если не хочешь, чтобы тебя остановили со всем этим дерьмом в кузове».

Увидев мои приобретения, мама победно вскинула руки над головой, а потом налила нам по стакану «Ржавого колпака», чтобы это дело отметить. «После такого фейерверка они просрутся десятицентовиками! Может, даже серебряными долларами! Вот увидишь!»

Только получилось все не так. Догадываюсь, вы уже в курсе.

Пришло Четвертое июля прошлого года, и на озере Абенаки было полно людей. Прошел слух, что янки Маккосленды будут бороться с итальяшками Массимо за победу в гонке вооружений. На нашей стороне собралось человек шестьсот. На их – не так много, но все равно предостаточно, гораздо больше, чем обычно. Небось все Массимо к востоку от Миссисипи съехались на шоу четырнадцатого года. На этот раз мы обошлись без такой мелочевки, как петарды или «вишневые бомбочки». Просто дожидались глубоких сумерек, чтобы сразу предъявить козыри. Мы с мамой принесли коробки с фейерверками на край причала, и Массимо поступили так же. По восточному берегу рассыпались маленькие Массимо, размахивавшие бенгальскими огнями; они напоминали звезды, упавшие на землю. Иногда я думаю, что бенгальских огней вполне хватило бы, и сегодня сожалею, что мы не остановились на них.

Пол Массимо помахал нам, мы ответили тем же. Идиот с трубой выдул долгое ва-а-а-а-ах ! Пол нацелил палец на меня, как бы говоря: начинай первым, любезный, – и я запустил «Огненную обезьяну». Она вспыхнула в небе под всеобщее а-а-ах . Потом один из сыновей Массимо запустил что-то похожее, только более яркое и горевшее чуть дольше. Толпа выдала о-о-о-ох , а потом загудела эта гребаная труба.

«Хрен с этой говнишкой-мартышкой, – фыркнула мама. – Запускай «Декларацию независимости». Им мало не покажется».