Стивен Кинг - Лавка дурных снов (сборник)

Я ее не виню, господин адвокат. Я не виню никого из них. В тот день они видели на тротуаре тело маленького ребенка, так изуродованное пулями, что его не узнала бы и родная мать.

Если бы у него была мать.

Макгрегор увел клиента мистера Брэдли обратно в недра Прививочного корпуса для полуденной переклички, пообещав сразу же привести обратно.

– Могу принеси вам суп и сандвич, если хотите, – предложил Макгрегор Брэдли. – Вы, наверное, проголодались.

Но у Брэдли не было аппетита после всего услышанного. Он ждал за столом со своей стороны перегородки из оргстекла. Просто сидел, сложив руки на нераскрытом блокноте, и размышлял о том, как рушатся жизни. Из двух жизней, находившихся на рассмотрении в данный момент, принять разрушение Халласа было легче, поскольку этот человек явно сошел с ума. Если бы Халлас рассказал эту историю на суде – таким же спокойным голосом, отметающим все сомнения в его искренности, – то сейчас он находился бы в психиатрической клинике особого режима, а не ждал бы инъекций тиопентала натрия, бромида панкурония и хлорида калия, этого смертоносного коктейля, который заключенные в Прививочном корпусе называли «Спокойной ночи, мамуля».

Однако Халлас, очевидно, повредившийся рассудком после потери собственного ребенка, хотя бы прожил половину жизни. Да, это была не самая счастливая жизнь, омраченная параноидальными фантазиями и манией преследования, но – перефразируя старую поговорку – полжизни все-таки лучше, чем ничего. С мальчиком все вышло намного печальнее. Согласно докладу судмедэксперта, ребенку, которому не повезло оказаться на Барнум-бульвар в неподходящее время, было не больше девяти лет. Скорее ближе к семи. Даже не жизнь, а лишь пролог к жизни.

Макгрегор привел Халласа обратно, приковал к стулу и спросил, сколько еще они будут беседовать.

– Просто он сказал, что не будет обедать, а я бы не отказался поесть.

– Уже недолго, – сказал Брэдли. На самом деле у него был только один вопрос, и как только Халлас уселся, а Макгрегор отошел в свой угол, Брэдли задал его: – Почему именно вы?

Халлас приподнял брови:

– Прошу прощения?

– Этот демон… как я понимаю, вы считаете, что это был демон… почему он выбрал именно вас?

Халлас улыбнулся, но это была не настоящая улыбка. Он просто растянул губы.

– Наивный вопрос, господин адвокат. С тем же успехом можно спросить, почему один ребенок рождается с деформацией роговицы, как Ронни Гибсон, а после него в той же больнице рождается полсотни совершенно здоровых детей. Или почему хороший и добрый человек, который в жизни никого не обидел, в тридцать лет умирает от опухоли головного мозга, а чудовище в человеческом облике, надзиратель газовых камер в Дахау, благополучно доживает до ста лет. Если вы спрашиваете меня, почему с хорошими людьми приключается что-то плохое, то вы обратились не по адресу.

Ты шесть раз выстрелил в маленького ребенка, подумал Брэдли, причем несколько раз – в упор. Каким боком, скажи на милость, ты относишься к хорошим людям?

– Пока вы не ушли, – сказал Халлас, – можно задать вопрос вам ? – Брэдли молча ждал. – Его уже опознали?

Халлас задал этот вопрос нарочито скучающим голосом заключенного, который просто тянет время, чтобы еще пару минут не возвращаться в камеру, но его глаза – впервые за всю сегодняшнюю продолжительную беседу – зажглись жизнью и интересом.

– Кажется, нет, – осторожно ответил Брэдли.

На самом деле он доподлинно знал, что личность убитого мальчика не установлена. У него был свой источник в прокуратуре, который назвал бы имя мальчика еще до того, как об этом прознали газетчики. А уж газетчики только и ждали, чтобы сообщить все подробности любопытным читателям. Историю о неизвестном мальчике, ставшем жертвой кровавой расправы, рассказывали уже во всей стране. За последние месяцы интерес публики поутих, но после казни Халласа он наверняка вспыхнет снова.

– Я попросил бы вас поразмыслить об этом, – сказал Халлас, – но в том нет необходимости, верно? Вы уже сами об этом думали. Не то чтобы эти мысли не давали вам спать по ночам, но вы думали.

Брэдли ничего не ответил.

На этот раз Халлас улыбнулся по-настоящему.

– Я знаю, вы не поверили ни единому слову из того, что я сейчас рассказал, и вас можно понять. Но на минутку включите мозги. Это был белый ребенок мужского пола – таких детей, если они потеряются, ищут с удвоенной силой в нашем обществе, которое ценит белых детишек мужского пола превыше всех остальных. Сейчас у детей в обязательном порядке берут отпечатки пальцев, когда они поступают в школу, чтобы было легче установить личность ребенка, если он потеряется, или если его убьют или похитят. Насколько я знаю, в этом штате есть даже такой закон. Или я ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – неохотно ответил Брэдли. – Но не стоит полностью полагаться на это, Джордж. В системе бывают сбои. Такое случается. Никто не застрахован от ошибки.

Халлас улыбнулся еще шире.

– Продолжайте себя убеждать, мистер Брэдли. Продолжайте себя убеждать. – Он обернулся и помахал рукой Макгрегору. Тот вынул наушники из ушей и встал.

– Вы закончили?

– Да, – сказал Халлас. Когда Макгрегор наклонился, чтобы отстегнуть цепь от стула, Халлас опять повернулся к Брэдли. Его улыбка – сегодня Брэдли впервые видел, как он улыбается, – исчезла без следа. – Вы придете? Когда настанет время?

– Я буду там, – ответил Брэдли.

И он был там шесть дней спустя, когда в 11.52 шторы на окне обзорного помещения раздвинулись, открыв комнату с белым кафелем и столом в форме буквы Y – комнату, где приводятся в исполнение смертные приговоры. Помимо самого Брэдли, присутствовало всего два человека. Отец Патрик из церкви Святого Андрея сидел вместе с Брэдли на заднем ряду. На переднем ряду, скрестив руки на груди, восседал окружной прокурор и не сводил глаз с белой комнаты за стеклом.

Расстрельная бригада (совершенно дурацкое название, подумал Брэдли, но как еще сказать?) была уже на месте. Всего шесть человек: начальник тюрьмы Туми, Макгрегор и еще двое охранников, а также двое медиков в белых халатах. Ведущий актер спектакля лежал на столе, его вытянутые руки были надежно пристегнуты ремнями, но когда шторы раскрылись, первым делом внимание Брэдли привлек начальник тюрьмы, одетый до странности по-спортивному, его голубая рубашка с открытым воротом была бы уместна на поле для гольфа, но уж никак не здесь.

С ремнями вокруг пояса и через оба плеча Джордж Халлас больше напоминал космонавта, готового к взлету, чем смертника, приговоренного к казни через инъекцию. Халлас не просил священника, но когда увидел Брэдли и отца Патрика, поднял руку – насколько позволял ремень на запястье, – давая понять, что знает об их присутствии.