Стивен Кинг - Лавка дурных снов (сборник)

Вечером перед казнью погода улучшилась. Шериф Баркли сообщил Трасдейлу, что тот может попросить на ужин что хочет. Трасдейл пожелал бифштекс с яйцами и жареным картофелем с соусом. Баркли заплатил за это из собственного кармана. Устроившись за своим столом, он чистил ногти и слушал размеренное позвякивание столовых приборов по тарелке, доносившееся из камеры. Когда стало тихо, шериф направился в камеру. Трасдейл сидел на койке. Тарелка оказалась такой чистой, что Баркли не сомневался: заключенный вылизал ее, как собака. А теперь он плакал.

– До меня только сейчас дошло, – признался Трасдейл.

– Что именно, Джим?

– Если меня повесят завтра утром, то я отправлюсь в могилу с полным желудком. Бифштекс и яйца не успеют перевариться.

На какое-то время Баркли лишился дара речи. Его ужаснула не сама эта мысль, а то, что она пришла Трасдейлу в голову. Наконец он произнес:

– Вытри нос. – Трасдейл вытер. – А теперь послушай меня, Джим, потому что это твой последний шанс. В тот день ты был в баре после обеда. Народу в такое время мало. Верно?

– Само собой.

– Тогда кто взял твою шляпу? Закрой глаза. Вспомни. Постарайся представить.

Трасдейл закрыл глаза. Баркли ждал. Наконец Трасдейл открыл глаза – все еще красные от слез.

– Я даже не помню, был ли в шляпе.

Баркли вздохнул:

– Дай мне тарелку и осторожнее с ножом.

Трасдейл просунул ему сквозь прутья решетки тарелку, на которой лежали вилка и нож, и сказал, что хотел бы выпить пива. Поразмыслив, Баркли натянул на себя тяжелое пальто и шляпу-стетсон и направился в «Игральные кости», где Дэйл Джерард налил ему пива в небольшое ведерко. Гробовщик Хайнс как раз допивал бокал вина и вышел на улицу за Баркли. Там было холодно, и дул пронизывающий ветер.

– Завтра большой день, – заметил Баркли. – Тут никого не вешали уже десять лет и, бог даст, еще десять лет никого не повесят. Но к тому времени я уже уйду на покой. Жаль, что еще не ушел.

Хайнс посмотрел на него:

– Ты не веришь, что это он ее убил.

– Если не он, – ответил Баркли, – то убийца еще разгуливает на свободе.

Казнь была назначена на девять утра. День выдался ветреный и морозный, но большинство горожан все равно явились поглазеть. Пастор Рей Роулз стоял на эшафоте рядом с Джоном Хаусом. Несмотря на теплую одежду и шарфы, оба дрожали от холода. Страницы Библии в руках пастора трепетали на ветру. За пояс Хауса был заткнут кусок черной домотканой материи, который тоже то и дело подрагивал от налетавших порывов ветра.

Баркли подвел Трасдейла со связанными за спиной руками к виселице. Тот держался хорошо, пока не оказался возле самых ступенек, где вдруг начал вырываться и плакать.

– Не делайте этого! – молил он. – Пожалуйста, не поступайте со мной так. Не делайте мне больно. Не убивайте, прошу.

Для своей комплекции он оказался довольно сильным, и Баркли знаком попросил Дэйва Фишера подойти и помочь. Вдвоем они затащили упиравшегося и брыкавшегося Трасдейла по двенадцати деревянным ступенькам вверх. Один раз он рванулся с такой силой, что все трое едва не свалились с лестницы, а из толпы тут же протянулись руки, чтобы успеть их подхватить.

– Перестань и прими смерть как мужчина! – крикнул кто-то.

Оказавшись наверху, Трасдейл вдруг затих, но когда пастор Роулз приступил к чтению 51-го псалма, начал визжать. «Будто баба, которой сиську защемило отжимными валиками», – как потом выразился кто-то в «Игральных костях».

– Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, – читал Роулз громким голосом, стараясь перекричать вопли обреченного. – И по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое.

Увидев, что Хаус вытаскивает из-за пояса черный колпак, Трасдейл запыхтел, будто собака, и отчаянно замотал головой из стороны в сторону. Его волосы развевались. Хаус терпеливо водил колпаком за дергавшейся головой, будто наездник, желавший накинуть узду на норовистого жеребца.

– Дайте мне посмотреть на горы! – взмолился Трасдейл. Из его ноздрей текли сопли. – Я буду вести себя хорошо, только дайте посмотреть на горы в последний раз!

Но Хаус накинул ему на голову колпак и натянул до дрожавших плеч. Пастор Роулз монотонно продолжал чтение, и Трасдейл попытался сойти с люка. Баркли и Фишер силой вернули его на место.

– Давай, ковбой, прокатись! – раздался снизу чей-то крик.

– Говори «аминь», – велел Баркли пастору Роулзу. – Бога ради, скажи «аминь»!

– Аминь, – произнес пастор Роулз и отошел, с шумом захлопнув Библию.

Баркли кивнул Хаусу, и тот нажал рычаг. Смазанная балка ушла в сторону, и крышка люка опрокинулась вниз. За ней последовал Трасдейл. Послышался хруст шейных позвонков. Его ноги взбрыкнули почти до подбородка и безвольно повисли. Желтые капли упали на снег.

– Поделом тебе, ублюдок! – закричал отец Ребекки Клайн. – Сдох, будто обоссавшийся пес! Добро пожаловать в ад!

В толпе одобрительно захлопали.

Зрители не расходились, пока тело Трасдейла – черный колпак так и остался на его голове – не уложили в ту же повозку, в которой казненного привезли в город. Затем постепенно толпа рассосалась.

Баркли вернулся в тюрьму и опустился на койку в той самой камере, где прежде находился Трасдейл. Он просидел десять минут. На морозном воздухе изо рта вырывались клубы пара. Он знал, чего ждет, и наконец дождался. Успел подхватить ведерко, в котором накануне принес Трасдейлу пиво, и его вырвало. Потом Баркли прошел к себе в кабинет и затопил печь.

Восемь часов спустя он по-прежнему сидел там и пытался читать книгу, когда пришел Абель Хайнс.

– Тебе надо пройти в морг, Отис. Я хочу тебе кое-что показать.

– Что?

– Нет. Ты должен сам это увидеть.

Они направились в здание, где располагались «Погребальные услуги Хайнса». В задней комнате на холодном столе лежал раздетый догола Трасдейл. Пахло химикатами и калом.

– При такой смерти люди всегда обделываются. Даже те, кто уходит с гордо поднятой головой. Это от них не зависит. Сфинктер не держит.

– И?..

– Подойди сюда. Думаю, что при твоем ремесле ты видел кое-что похуже обделанных порток.

Они лежали на полу, почти вывернутые наизнанку. Среди кала что-то поблескивало. Баркли наклонился поближе – это был серебряный доллар. Он вытащил его из кучи.

– Не понимаю, – признался Хайнс. – Этот сукин сын сидел под замком почти месяц.

В углу стоял стул. Баркли тяжело опустился на него, и стул скрипнул.

– Наверное, он успел проглотить его, когда увидел наши фонари. А потом всякий раз, когда тот выходил, очищал его и снова проглатывал.

Мужчины посмотрели друг на друга.

– А ты ему поверил, – наконец произнес Хайнс.

– Свалял дурака, что тут скажешь.

– Может, это больше характеризует тебя, чем его.