Константин Образцов - Красные цепи

Снова раздался далекий вой мертвецов, и на этот раз он отозвался другими звуками, которые наполнили жаркое пространство подвала. Заскрипели, вылезая из кладки, кирпичи, что-то зашуршало и заскреблось в трещинах на потолке, и с тихим зловещим шорохом пришел в движение земляной пол под ногами.

Они выползали наверх из прогнивших могил среди провалившихся фундаментов давно исчезнувших домов, из болотистой грязи, из груд гниющего в подземельях древнего мусора. Вызванные к жизни темной силой заклинания Некроманта, поднимались из тьмы погребов все те, кто веками соседствовал с живыми, заявляя о себе только ночными кошмарами и кошмарными видениями наяву и лишь изредка являясь человеческому взгляду. Отравлявшие сны и сознание, таившиеся в темных углах пустых квартир, те, из-за кого люди зажигали свет, чтобы пройти из комнаты в кухню, те, что сводили с ума и являлись в горячечных галлюцинациях и алкогольном бреду.

Из дыры у самого пола выползало что-то человекоподобное, похожее на старуху в истлевших лохмотьях, растопырив распухшие руки и вцепляясь в землю корявыми пальцами. Как огромный нарыв, поднимался из земляного пола чей-то горб, а из трещины в стене появились вдруг две тонкие и омерзительно длинные паучьи лапы, которые с шуршанием цеплялись за кирпичи, силясь протолкнуть сквозь щель отвратительное тело. И вместе с ними оглушающей, парализующей волной навалился слепой панический ужас.

Алина закричала и трижды выстрелила в разные стороны, яростно передергивая затвор. Жуткая старуха на полу разбрызгалась по земле грязными ошметками лохмотьев, замер вздымавшийся из-под земли горб, судорожно дергаясь, упала на пол срезанная картечью паучья лапа. Снова дико завыла нежить, подвал пришел в движение, скрипели и осыпались стены, сквозь которые все новые твари пытались пробраться наружу. Алина бросилась бежать. Деревянная дверь за спиной распахнулась, почти развалившись на части от мощного удара, и в котельную лавиной мертвой плоти ввалились носферату.

Железная дверь в тупике тоже была заперта изнутри и даже не шелохнулась, когда Алина в панике что было сил ударила в нее плечом. Она присмотрелась: стальная створка удерживалась в стене деревянными косяками, и можно было попробовать выбить ее из дверной коробки выстрелами или ударами приклада, но времени на это не было: кошмарные существа, заполнившие все пространство подземелья, приближались к ней, шли, ползли, карабкались по шершавым кирпичам. Алина прижалась спиной к стене и выстрелила в самую гущу надвигавшейся на нее чудовищной процессии. Залп разорвал пополам носферату и снес со стены огромного черного паука. На кирпичи плеснулась желтоватая гниль. Алина передернула затвор, успев заметить, что ноги разорванной покойницы, затянутые в рваные чулки на резинках, продолжают елозить по земле, а верхняя половина туловища ползет к ней, впиваясь в пол скрюченными пальцами с остатками ярко-красного маникюра. Следующий выстрел разнес на куски чью-то голову, темными брызгами разлетелась в стороны сорванная с тела обнаженная грудь. Алина снова перезарядила ружье, и в этот момент почувствовала, как что-то схватило ее за ногу. Она опустила глаза: из-под спутанных волос на нее уставились два мертвых бледно-голубых глаза, острые зубы были готовы вцепиться в лодыжку, а пальцы с красными ногтями цепко сомкнулись на щиколотке повыше ботинка. Алина прижала ствол к голове зомби и следующим выстрелом разметала вокруг себя осколки ее черепа, словно очертив магический круг. Она снова вскинула дробовик, щелкнула затвором, нажала на спуск — и услышала только негромкий щелчок. Патронов больше не было, и смертоносный «моссберг» в ее руках превратился в дубину из стали и черного пластика.

Алина привалилась к стене и посмотрела перед собой. Иногда, еще в юности, она пыталась представить себе свою смерть, думала о том, какой она может быть, но такой, какая надвигалась сейчас на нее, наползала, приближалась с шипением и хриплым рычанием, она не могла бы вообразить и в самых кошмарных видениях. Если бы у нее была хотя бы минута, чтобы достать огнемет, подготовить и выстрелить в упор, она бы сделала это: лучше исчезнуть в яростном пламени взрыва, чем погибнуть под обломками черных зубов и быть разорванной на части руками мертвецов. Но сейчас у нее не оставалось и нескольких секунд. В памяти на мгновение возник образ растерзанного тела Кобота с языком, болтающимся на месте оторванной челюсти, а потом она вдруг увидела небо: высокое, чистое, ослепительно-синее — такое, каким оно бывает в этом городе лишь несколько дней в году.

Алина глубоко вздохнула, покрепче перехватила бесполезный дробовик за ствол и шагнула вперед.

Тяжелая пуля двенадцатого калибра ударила в жилет, как копыто ломовой лошади. Страшный удар вспышкой боли отзывается в сломанных ребрах и отбрасывает меня спиной на раскаленную печь. Я тоже успеваю выстрелить: короткое рявканье пистолета звучит эхом ружейного залпа, но серебряная пуля разминулась с черепом старого упыря, разорвав ему ухо. Я слышу его вопль, ощущаю спиной огненный жар и перекатываюсь на бок, снова вскидывая пистолет, и тут раздается грохот выстрела из второго ствола. Пуля попадает в печь, разнося в клочья истончившийся и прогоревший металл «буржуйки». Наружу вываливаются раскаленные угли и взметаются вырвавшиеся на свободу языки пламени. Я едва уворачиваюсь от огня, который мгновенно и жадно бросается на пыльные оконные портьеры, толстый ковер, полки с книгами, осветив сумрак комнаты лихорадочно пляшущими темно-красными сполохами. В дверном проеме мелькает спина Роговера. Я стреляю еще раз, пуля попадает в дверь, оставляя в ней неровную большую дыру.

Пламя несется по комнате со скоростью лесного пожара, с гудением пожирая ветхую ткань, старое дерево и сухую бумагу. Я вижу, как оно добирается до ряда небольших темных сосудов на верхней полке книжного стеллажа, и они один за другим с треском лопаются, с шипением извергая свое содержимое в ревущий огонь, наполняя комнату мгновенно улетучивающимися запахами меди и пряностей. В самом центре бушующего пожара возвышается деревянный пюпитр с большой темной книгой, как будто чьи-то руки вздымаются из языков пламени, протягивая на раскрытых ладонях драгоценный манускрипт в последней попытке спасти его от огня. Я стою и смотрю на него, не в силах отвести взгляд. Толстая кожа обложки шипит и потрескивает, загибаясь углами от подступающего жара. Пюпитр шатается, обгоревшие стойки, не выдержав тяжести книги, подламываются и с треском оседают в огонь, увлекая за собой манускрипт, который скрывается в языках пламени и снопах взметнувшихся искр.