Райчел Мид - Серебряные тени

Это было пять дней назад.

Теперь их полные надежды взгляды исчезли: они сменились враждебными.

Я не знала, что стряслось, не понимала, почему Адриан не появляется. Я запаниковала: вдруг с ним что-то случилось и он потерял способность ходить по снам? Может, он принимает лекарства… Но нет: я была уверена, что он прекратит их пить, стараясь меня разыскать. А если таблетки необратимо повредили его дар использовать дух?

Но у меня даже не получалось долго об этом думать – моя ситуация ухудшалась с каждым днем..

Эмма, а еще больше Эмилия, которую из-за ее отвлекающего маневра подвергли очищению, чувствовали себя обманутыми. Девушки не стали никому докладывать о случившемся, чтобы не выдать себя. Но теперь их поведение явно свидетельствовало о том, что я впала в немилость. Они игнорировали мои заверения, что помощь придет, – и вскоре я опять сидела в столовой одна. Те, кто начал оттаивать по отношению ко мне, вернулись к прежней немой агрессии. Мои поступки тщательно отслеживались и доводились до сведения начальства, которое в течение недели дважды направило меня на очищение.

Только Дункан оставался моим другом – в какой-то мере, – но и его отношение немного испортилось.

– Я тебя предупреждал, – прошептал он мне в изобразительной студии. – Я говорил, чтобы ты ничего не портила. Не представляю, что ты натворила, но ты определенно перечеркнула свои успехи.

– Иначе было нельзя, – сказала я. – Мне следовало рискнуть. И оно того стоило!

– Неужели? – спросил он.

Тон Дункана был скептическим. Похоже, он уже сотни раз наблюдал такие безуспешные попытки.

– Да! – горячо заявила я. – Точно!

Он дружелюбно мне улыбнулся и занялся своей картиной, но я поняла: Дункан решил, что я вру. И – самое ужасное, я почувствовала себя почти отчаявшейся.

Но все-таки я цеплялась за надежду связаться с Адрианом в мире снов. Я гадала, почему ничего до сих пор не произошло, но ни на секунду не усомнилась в том, что Адриан по-прежнему меня любит и ищет. Если что-то действительно мешает нашему контакту, Адриан не сдастся – он отыщет иной способ со мной связаться.

Через неделю после того, как я отключила газ, статус-кво в центре перевоспитания нарушило появление новичка.

– Тебе улыбнулась удача, – констатировал Дункан, когда мы встретились в коридоре. – На некоторое время они переключатся на нее. Не надо с ней особо сближаться.

Мне было нелегко последовать его совету, особенно когда я увидела новую девушку сидящей в столовой за завтраком. Предостерегающий взгляд Дункана заставил меня неохотно сесть отдельно, чувствуя себя трусливой дурой. Я ругала себя за то, что разрешила себе бойкотировать новенькую и смогла поступиться своими принципами. Ее звали Рене, и, судя по внешности, она была моей ровесницей или примерно на год моложе. А еще мне показалось, что я бы легко с ней сдружилась – ведь ее, как и меня, отправили на очищение на первом же занятии – поскольку она осмелилась возражать преподавателю.

Однако, в отличие от меня, позже Рене хоть вернулась с бледным и больным видом – но не сломалась. Она вызвала мое восхищение. Рене еще не оправилась после одиночного заключения, но в ее глазах горела непокорность, говорившая о стойкости и отваге. «Я смогла бы заключить с ней союз», – подумала я. Но когда я сказала об этом Дункану на занятии по изобразительному искусству, он моментально меня осадил.

– Не сейчас, – произнес он. – Она новенькая, она слишком заметна. И она ведет себя неправильно.

В чем-то он был прав. Хотя Рене вроде бы поняла, что никому открыто здесь перечить нельзя, она не пыталась демонстрировать раскаяние или притворяться, что собирается купиться на лицемерие алхимиков. Казалось, она наслаждается своей отверженностью: Рене не ответила мне, когда я отважилась ей улыбнуться в коридоре. Она угрюмо сидела на занятиях, бросая полные гнева и вызова взгляды на учеников и преподавателей.

– Я вообще удивляюсь, что ей прервали период размышлений, – подвел итог Дункан. – Кто-то дал маху.

– Поэтому ей как никогда нужен друг, – возразила я. – Нужно, чтобы кто-то сказал ей: «Послушай, твои чувства вполне оправданны, но тебе надо затаиться». Иначе ее отправят обратно.

Дункан осуждающе покачал головой.

– Нет, Сидни. Не встревай. Имей в виду, ее появление означает, что ты вскоре пойдешь в гору. Да и вообще… ее не станут возвращать в одиночку.

В голосе Дункана зазвучали мрачные ноты, но он не захотел ничего объяснять, и, поборов свой порыв, я сторонилась Рене до самого вечера. На следующее утро (ночь прошла без контакта с Адрианом) я приняла решение сесть рядом с Рене и не уступать давлению окружающих. Осуществлению моего плана помешало то, что заключенный из компании, которая обычно столовалась с Дунканом, пригласил меня к ним присоединиться. Я замерла с подносом в руках и заморгала. Мне казалось, что правильно было бы подойти к ней, но разве я могла отвергнуть предложение и упустить свой шанс сблизиться с остальными? Ведь он появился у меня впервые за долгое время! Придушив свое благородство, я направилась к Дункану и его приятелям, мысленно пообещав себе, что попозже налажу отношения с Рене.

Но «попозже» не наступило.

Рене, сдерживавшая свое возмущение, не выдержала и сорвалась на третьем занятии. Девушка выдала длиннющую тираду, направленную против узколобой пропаганды нашего преподавателя. Охранники ее уволокли, и я горячо пожалела Рене. Наверняка ей опять грозит процедура очищения – уже вторая подряд. Пока Рене выводили из класса, Дункан встретился со мной взглядом, в котором читалось: «Что я тебе говорил!»

Во время ланча я ожидала срочного изменения меню, где должно было появиться любимое блюдо Рене, которое усугубило бы полученное ею наказание. Но нам раздали те же блюда, которые значились в нем утром, и я задумалась над судьбой Рене. Может, ее оставили в покое? Или ей не повезло и куриное филе в панировке и так значилось в списке ее предпочтений? Однако когда Рене запоздало появилась в столовой – мы уже давно сели и принялись за еду, – я буквально оцепенела.

В ее глазах не горела непокорность. В них вообще не было искры: она растерянно озиралась, словно впервые очутилась в этом помещении… и вообще никогда не посещала столовых. Выражение ее лица показалось мне бесстрастным, даже туповатым. Она переступила через порог и застыла как вкопанная, не делая попыток взять себе поднос. Никто, разумеется, не потрудился ей помочь.

Заключенная по имени Эльза, сидевшая возле меня, тихонько вздохнула:

– Я этого боялась.

– Чего? – озадаченно поинтересовалась я. – Это очень жесткое очищение?

– Хуже, – ответила Эльза. – Повторная татуировка.