Стивен Кинг - КлаТбище домашних жЫвотных

Думаешь, Черч опять проник в дом? Ладно. Пройдись по дому и посмотри. Как ты сказал Рэйчел, вреда не будет. Может быть, будет даже какая-то польза. Тем более что, проверяя, заперты ли двери, ты уж точно не заразишься.

Он прошелся по всему нижнему этажу, проверяя замки на дверях и окнах. Все было заперто, Черча нигде не наблюдалось.

— Ну вот, — сказал Луис вслух. — Попробуй теперь просочиться в дом, тупой кот.

При этом он мысленно пожелал Черчу отморозить яйца. Хотя их кот уже лишился и так.

Луис выключил свет и лег. Диванный каркас под матрасом почти сразу начал давить на спину. Луис подумал, что не заснет до утра, и тут же уснул. Он уснул, лежа на боку на неудобном раскладном диване, а когда проснулся, то оказался…

…опять на том старом микмакском кладбище. Но теперь он был один. Он сам убил Черча и зачем-то решил оживить его во второй раз. Бог знает зачем; сам Луис не знал. На этот раз он закопал Черча глубже, чтобы тот не смог вылезти. Он слышал, как кот кричит под землей, и эти крики были похожи на детский плач. Звук выходил из пор в земле, поднимался сквозь каменистую твердь — звук и запах, отвратительный, тошнотворно-сладковатый запах разлагающейся плоти. Даже дышать стало трудно, словно что-то тяжелое давило на грудь.

Крики, похожие на детский плач…

… они все еще были слышны…

… и что-то по-прежнему давило на грудь.

— Луис! — Встревоженный голос Рэйчел. — Луис, иди сюда!

Нет, не просто встревоженный, а испуганный. Детский плач был надрывным, отчаянным. Плакал Гейдж.

Луис открыл глаза и уставился прямо в желто-зеленые глаза Черча. Буквально в четырех дюймах от его лица. Кот лежал у него на груди, аккуратно свернувшись калачиком, как существо из суеверий о тварях, крадущих у человека дыхание. Невыносимая вонь исходила от него медленными, отравляющими волнами. Он тихонько урчал.

Луис вскрикнул от отвращения и резко выставил вперед руки, словно отражая удар. Черч свалился с кровати, приземлился на бок, медленно встал и ушел прочь своей нетвердой, шатающейся походкой.

Господи! Господи Боже! Он лежал прямо на мне!

Его мутило от отвращения, словно ему в рот забрался паук. На мгновение Луису показалось, что его и вправду сейчас стошнит.

— Луис!

Он скинул одеяло и бросился к лестнице. Бледный свет просачивался в коридор из их спальни. Рэйчел в ночной рубашке стояла на верхней ступеньке лестницы.

— Луис, его снова тошнит… и он давится рвотой… Я боюсь.

— Я здесь, — сказал он, поднимаясь к ней и думая: Он проник в дом. Каким-то образом он проник в дом. Наверное, через подвал. Может быть, там разбито окно. Да, скорее всего. Завтра схожу проверю, как только вернусь с работы. Нет, еще до того, как уйду на работу. Я…

Гейдж перестал плакать и издал такой звук, словно ему не хватало воздуха.

— Луис! — крикнула Рэйчел.

Луис ворвался в спальню. Гейдж лежал на боку, и рвота текла у него изо рта тонкой струйкой на старое полотенце, которое Рэйчел положила на постель. Его рвало, но недостаточно. Большая часть рвотных масс оставалась внутри, и Гейдж задыхался.

Луис подхватил сына под мышки — тот был ужасно горячим, это чувствовалось даже сквозь ткань пижамы — и перекинул его через плечо, как делают с грудными младенцами, когда им надо срыгнуть. Потом он резко дернулся назад, так, чтобы Гейдж дернулся вместе с ним. Голова малыша безвольно мотнулась на шее. Он издал громкий звук, нечто среднее между отрыжкой и кашлем, у него изо рта вырвался сгусток почти твердой рвоты и упал на пол, забрызгав стоявший рядом комод. Гейдж снова заплакал, и этот отчаянный плач прозвучал для Луиса как музыка. Чтобы так горько плакать, нужно иметь беспрепятственный доступ кислорода в легкие.

У Рэйчел подогнулись колени, и она упала на кровать. Ее била крупная дрожь.

— Он чуть не умер, да, Луис? Он чуть не задохну… не задо… о Боже…

Луис кругами ходил по комнате, держа сына на руках. Надрывный плач Гейджа перешел в тихие всхлипы; малыш уже засыпал.

— Пятьдесят к одному, что он прокашлялся бы сам, Рэйчел. Я просто ему помог.

— Но он мог умереть, — сказала она, и ее взгляд был исполнен неверия и потрясения. — Он мог умереть.

Луис вдруг вспомнил, как она кричала ему в залитой солнечным светом кухне: Он не умрет, здесь никто не умрет…

— Дорогая, — сказал Луис. — Мы все можем умереть. В любую минуту.

Его почти наверняка вырвало от молока. Рэйчел сказала, что Гейдж проснулся около полуночи, через час после того, как заснул Луис, — проснулся со своими обычными «голодными воплями», и Рэйчел дала ему бутылочку. Пока он пил, она задремала. А через час у него началась рвота.

Молока пока не давать, сказал Луис, и Рэйчел согласилась, почти смиренно. Молока не давать.

Луис спустился вниз в четверть второго и еще минут пятнадцать искал кота. Во время поисков он обнаружил, что дверь из кухни в подвал была приоткрыта, как он и подозревал. Он вспомнил, как мама рассказывала об одной кошке, научившейся открывать защелки старого образца типа той, что стояла у них на двери в подвал. Кошка взбиралась по двери и била лапой по ручке, пока дверь не открывалась. Ловкий трюк, подумал Луис, но надо проследить, чтобы Черч не проделывал его слишком часто. В конце концов, на двери есть замок. Он нашел Черча дремлющим под плитой и без церемоний выгнал его через переднюю дверь. Возвращаясь к себе на диван, он закрыл дверь в подвал.

И запер ее на замок.

Наутро Гейдж проснулся с почти нормальной температурой. Его щеки еще горели лихорадочным румянцем, но в остальном он был вполне бодр и весел. Как-то разом, буквально за одну неделю, бессвязный лепет Гейджа превратился в набор четких слов; теперь он повторял почти все, что слышал. Элли хотела, чтобы он говорил «какашка».

— Скажи «какашка», Гейдж, — попросила она за завтраком.

— Какашка-Гейдж, — охотно отозвался Гейдж над тарелкой с овсянкой. Луис разрешил дать ему кашу, но при условии, что сахара в ней будет совсем чуть-чуть. Как обычно, Гейдж не столько ел, сколько размазывал кашу по волосам и мордашке.

Элли захихикала.

— Скажи «пук», Гейдж.

— Пук-Гейдж, — произнес Гейдж, улыбаясь сквозь слой размазанной по лицу каши. — Пук-какашка.

Элли и Луис рассмеялись.

Но Рэйчел было не смешно.

— Так, лимит плохих слов на сегодня исчерпан, — сказала она, подавая Луису яичницу.

— Пук-какашка, пук-какашка, — радостно произнес Гейдж нараспев. Элли хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Рэйчел скривила губы, а Луис подумал, что она выглядит замечательно, несмотря на недосып. Наверное, все дело в том, что у нее отлегло от сердца. Гейдж явно шел на поправку, и она была дома.

— Не надо так говорить, Гейдж, — сказала Рэйчел.