Рени Найт - Все совпадения случайны

«…Да, путь неблизкий, но я должен был увидеть Николаса. Не сомневаюсь, что жена бы меня одобрила. Она, знаете ли, всегда замечательно находила общий язык с молодыми людьми… ни за что бы не упустила возможности познакомиться с Николасом… Это было бы для нее очень важно… Нет, нет, я все понимаю. Понимаю. Понимаю. Вы тут ни при чем. Да, спасибо, очень любезно с вашей стороны. От чашечки чая не откажусь».

И я проводил бы его взглядом до двери, а затем мигом отсоединил бы трубки и ушел. Все. Финиш. Мальчик так ничего бы и не узнал. Хорошая, право, смерть. Ничего бы не успел почувствовать. Легче, чем утонуть. Он и так уже наполовину по ту сторону, может быть, больше, чем наполовину. А теперь весь там, а я к нему и не прикоснулся. Пальцем не тронул. Последствия? А что мне за дело до последствий? Никакого нет дела. Наплевать. Но все получилось не так.

Заглянув в палату и увидев множество коек, я испугался, что не найду его, но сиделка любезно помогла мне. Даже улыбнулась. А что – выглядел я вполне пристойно, никаких опасений не внушал. Все, что надо было, так это шепотом произнести: «Николас Равенскрофт», – и бедная, усталая сестра решила, что я его дед. Разумеется, я не стал ее разубеждать. Но тут в палату влетела его мать. Настоящая фурия. Я совершил глупость. Решил, что сейчас ей так же мало дела до сына, как и когда он был ребенком. Понадеялся на то, что в этот ночной час она будет мирно почивать у себя в постели.

Увидев меня, она явно испугалась. Я сразу узнал это плеснувшееся у нее в глазах выражение страха, потому что мне уже приходилось с ним сталкиваться, хотя и не у взрослых. Я не из тех, кто вызывает страх у себе подобных. Да, она выглядела испуганной, но не за себя. Она испугалась за сына, и это меня удивило, такого я не ожидал. Я ожидал ярости и праведного гнева, но никак не инстинктивной защитной реакции. А потом меня отвлекло прикосновение сиделки. Сколько уже времени прошло, как я не знал женского участия. Приятно было чувствовать на себе ее ладонь, славно было сознавать, что тебя оберегают, не дают причинить тебе боль. И голос у нее такой ласковый. Это было очень искреннее участие, и я от души откликнулся на него. Я был признателен за такую доброту.

Но положение осложнилось. Я думал: войду – выйду – и дело сделано, а получается, придется нанести еще один визит. Какой у меня, собственно, выбор? Довериться судьбе: мол, она сама без постороннего вмешательства с ним разберется? Сиделка сказала – удар. С ним случился удар. Есть шанс, что выживет, но «с тяжелыми последствиями». Может, этого достаточно, Нэнси? Нет? «Тяжелых последствий» мало? Я устал, у меня все тело болит после падения и дороги домой.

Зазвонил телефон. Наверное, это Нэнси откликнулась на мой вопрос. Мужской голос оставил сообщение, но я успел ответить:

– Да?

– Здравствуйте, мистер Бригсток, это Роберт Равенскрофт. – Я выжидательно молчал. С чего мне его поощрять? – Надеюсь, вы извините мой звонок. Мне просто хотелось выразить сожаление в связи с тем, что произошло. Я говорю о появлении моей жены. Право, мне очень, очень жаль.

– Вы тут ни при чем, мистер Равенскрофт…

– Роберт. Прошу, зовите меня Робертом.

– Она была в шоке, никак не ожидала увидеть меня там. Вы ведь не сказали ей, что я пришел с вашего согласия?

Он молчал. Я опять выжидал.

– Вообще-то мы с ней не разговариваем. Глупо, конечно. То есть я хочу сказать, когда Николасу так плохо… но я никак не могу примириться с тем, как она поступила… ни слова мне не сказала.

– Да, понимаю, как вам нелегко.

– Извините, мне вовсе не хотелось жаловаться. Я звоню, просто чтобы извиниться за ее поведение, ну и выразить надежду на то, что вы еще раз наведаетесь к нам. Уверен, что Николас был бы рад вас видеть. А то давайте увидимся где-нибудь еще. Понимаю, что у вас сейчас на душе, но все же…

– Ну что же, как-нибудь, вполне возможно, – ответил я. – Но сейчас мне надо идти. Честно говоря, я очень устал, и меня немного знобит. Я уже ложился, когда вы позвонили…

– Да-да, конечно. Еще раз извините. Мне просто хотелось убедиться, что вы благополучно добрались до дома.

– Да, Роберт, спасибо, добрался без приключений. – Я повесил трубку.

Я начал сожалеть, что дал ему свой номер. Как бы он не начал донимать меня звонками. Я с трудом поднялся наверх, хватаясь за перила. Сиделка сказала, что у меня просто ушиб спины, но я боялся, дело могло быть хуже, уж не перелом ли ребра. Впрочем, если подумать, то и из этого можно извлечь пользу. Меня положат в больницу, поместят в палату, возможно, на том же этаже, где лежит этот малый. А впрочем, не имеет значения, ведь меня сам его отец пригласил зайти. Мы вместе склонимся над ложем его тяжело больного сына.

Я потянулся за стаканом с водой, стоящим на тумбочке у кровати. Он наполовину пуст, но, чтобы проглотить таблетки, хватит. Две обезболивающие, две от бессонницы. Надо хоть как-то успокоиться. Вода на вкус тухлая, слишком долго простояла. Во всяком случае несвежая. Засну я легко, это уже чувствуется, остается надеяться лишь, что сон не будет слишком глубок и, если позвонит ее муж, я услышу. Он пообещал держать меня в курсе состояния Николаса. Впрочем, не страшно, даже если не услышу, Нэнси ответит. Он услышит ее негромкий любезный голос: «К сожалению, сейчас нас нет дома. Оставьте, пожалуйста, сообщение, и мы перезвоним». На какое-то время я погрузился в сон, но вскоре проснулся, и разбудил меня не голос Нэнси, в этом я уверен.

В доме тихо, но что-то все же заставило меня очнуться, несмотря на то что наполовину я все еще во сне. Мне приснилось, что я выпал из окна, пробив телом стекло. Осколки разлетелись по земле, их острые концы торчали во все стороны, угрожая проткнуть меня, как ломтик ветчины толщиной в папиросную бумагу. Вот это меня и разбудило. Звон бьющегося стекла. Внизу кто-то был.

И тут я услышал, как закрывается дверь. Нашу входную дверь неслышно не откроешь и не закроешь, замок немного неисправен, так что при любом прикосновении раздается щелчок. Что это – кто-то пришел или ушел? Мне видятся руки в перчатках. Мне видятся люди в полицейской форме, но это чушь. Укол совести? Тоже чушь. Полиция постучала бы, ей нет нужды вламываться в дом. Я услышал скрип входной двери, но сейчас совершенно тихо. Я натянул брюки, взял висящий на стуле свитер. Я скрипел, скрипели половицы, скрипели лестничные ступеньки. Моих передвижений не скрыть, да я и не стараюсь. Я бесстрашен, больше я не трус.

Я стоял внизу лестницы и озирался вокруг. Снизу из-под штор слабо пробивался свет. Стеклянный навес над входной дверью был разбит. Я продолжал оглядываться, словно готовясь к тому, что кто-то ударит меня по затылку. Но ничего не происходило. И в комнате пусто. Я пошел на кухню, медленно, по-прежнему осторожно, неуверенно. И тут я увидел, что ошибся. В доме пусто, но я не один. Она стояла в нашем саду, не отрывая взгляда от все еще тлеющего костра. Я пошел к черному входу, она повернулась и посмотрела на меня. Вот этого момента я и ждал. Вот она. Она разбита. Николас мертв. Что ей делать? Может, попробует убить меня? Я ждал. Никто из нас не произнес ни слова. Затем она направилась ко мне. Я отступил в сторону и позволил ей войти внутрь. Она села за кухонный стол и обхватила голову руками. Начала тереть глаза, да так яростно, что стало страшно – как бы не выскочили из орбит. Потом она подняла голову, и оказывается, что глаза у нее сухие и красные. Слез нет. Темные круги есть, а слез нет. Я ждал, пока она заговорит.