Дэн Симмонс - Друд, или Человек в черном

Помимо инфлюэнцы и катара дыхательных путей, Диккенса изводили крайняя усталость и острые боли во вновь опухшей левой ноге. Долби каждый вечер чуть не на плечах вытаскивал Шефа на сцену, хотя уже в кулисах Неподражаемый собирался с силами и выходил к чтецкой кафедре широким шагом, превосходно имитируя прежнюю свою резвую, пружинистую поступь. А во время антрактов и после концерта Долби и прочим приходилось подхватывать на руки совершенно изнуренного писателя, готового лишиться чувств. Миссис Филдс написала дочери Диккенса Мейми, что перед последним концертом в Бостоне, состоявшимся восьмого апреля, Диккенс похвастался, что к нему вернулись прежние силы, – тем не менее после выступления он не смог даже переодеться и добрых полчаса лежал пластом на диване «в крайне изнеможенном состоянии», прежде чем позволил отвести себя в свою комнату.

И еще (на это я обратил особое внимание) в одном из писем Долби почти мимоходом упомянул, что из-за бессонницы Неподражаемый начал снова принимать лауданум на ночь – правда, всего по несколько капель на стакан вина.

Может, усыплять приходилось заодно и ненасытного скарабея?

В любом случае дочери Диккенса и сын Чарльз беспокоились об отце, хотя письма самого Неподражаемого дышали оптимизмом и изобиловали хвастливыми рассказами о толпах восторженных почитателей, рукоплещущих ему в каждом городе, где он выступает. Однако в марте и апреле, когда я медленно, очень медленно шел на поправку и боль потихоньку отступала (хотя острые рецидивы болезни довольно часто приковывали меня к постели на несколько дней кряду), я начал верить, что Диккенс либо вообще не вернется из Америки живым, либо вернется умирающим инвалидом.

Во время болезни я не имел возможности письменно сноситься с Мартой Р***. Сразу после кризиса мне удалось отправить девушке одно письмо через своего слугу Джорджа – под видом наведения справок о наемных квартирах на Болсовер-стрит. Но продолжать было слишком рискованно.

В феврале я три раза говорил Кэролайн и Кэрри, что еду с Чарли в Танбридж-Уэллс проведать мать, а на станции поворачивал назад, сказав брату, что мне совсем невмоготу трястись в поезде и я вернусь домой в кебе. Два раза из трех я провел ночь (или несколько ночей) у Марты – хотя слишком плохо себя чувствовал, чтобы использовать время с толком, – но и такой вариант был крайне рискованным, поскольку Чарльз в любой момент мог упомянуть Кэролайн или в присутствии Кэролайн о том, что я так и не доехал до матери.

Марта могла бы писать мне (указывая фальшивый обратный адрес на конвертах), но она не любила писать письма. На самом деле моя Марта была тогда совсем безграмотной, хотя впоследствии я обучу ее грамоте настолько, что она сможет читать простые книжки и писать незатейливые письма.

Едва встав на ноги в конце марта, я изыскал способы видеться с ней: объяснял Кэролайн или даже своему врачу, что мне необходимо совершать одинокие прогулки в карете (я не собирался делать вид, будто хожу пешком часами), способствующие сосредоточенному раздумью над моим романом, или заявлял, что мне нужно посидеть в превосходной клубной библиотеке, собирая дополнительный материал для книги. Но подобные визиты к «миссис Доусон» на Болсовер-стрит всякий раз давали нам лишь несколько тайком урванных часов общения и не удовлетворяли ни Марту, ни меня.

Но в тот самый трудный для меня период Марта Р*** выказывала мне искреннее и осязаемое сострадание – в отличие от вечно недовольной и часто подозрительной Кэролайн.

Маат наделяет мир смыслом. Маат привносит порядок в первозданный хаос в Начале Времен и постоянно поддерживает порядок и равновесие во Вселенной. Маат надзирает за движением звезд, следит за восходом и заходом солнца, управляет течением и разливами Нила и полагает свое космическое тело в основу всех законов природы.

Маат – богиня справедливости и истины.

Когда я умру, мое сердце будет вырвано у меня из груди и отнесено в Судный зал Туата, где его положат на чашу весов супротив пера Маат. Если мое сердце не будет обременено страшной тяжестью греха – греха против богов Черной Земли, греха преступного небрежения обязанностями, предписанными мне Друдом, к выполнению коих меня принуждал священный скарабей, – я получу дозволение продолжить путь и, возможно, в конечном счете примкнуть к сонму самих богов. Если же мое греховное сердце окажется тяжелее пера Маат, душу мою пожрут и истребят звероподобные демоны Черной Земли.

Маат наделяла мир смыслом в незапамятной древности и по сей день наделяет мир смыслом. Мой Судный день в Туате уже близок, дорогой читатель. И ваш тоже.

По утрам я терпел жестокие муки. Теперь, когда я перестал диктовать «Лунный камень» Второму Уилки в глухие часы ночи, я часто пробуждался от своих лауданумных и лауданумно-морфиновых снов в два-три часа пополуночи, и мне ничего не оставалось, как стонать и корчиться от боли до самого рассвета.

Обычно у меня хватало сил около полудня спуститься в свой большой кабинет на первом этаже, где я работал до четырех часов, после чего Кэролайн, или Кэрри, или обе выводили меня на улицу – по крайней мере в сад – подышать свежим воздухом. В том апреле я писал одному своему другу, изъявившему желание навестить меня: «Если вы придете – приходите до четырех, ибо ровно в четыре меня выставляют из дома для проветривания».

Однажды после полудня, в середине апреля, спустя ровно два месяца со дня кончины моей матери, Кэролайн вошла в мой кабинет. Я сидел за столом с пером в руке и задумчиво смотрел сквозь окно на улицу. Признаюсь, в тот момент я размышлял, как бы мне связаться с инспектором Филдом. Я по-прежнему был уверен, что агенты Филда наблюдают за мной, но ни разу ни одного не видел, хотя и шел на самые хитрые уловки, чтобы заставить кого-нибудь из них выдать себя. Я хотел знать, как обстоят дела с Друдом. Выкурил ли Филд при помощи ста с лишним своих линчевателей египетского убийцу из подземного логова, пристрелил ли его, точно бешеного пса, в сточном туннеле – как Баррис пристрелил маленького дикаря у меня на глазах? И что насчет Барриса? Наказал ли инспектор мерзавца за то, что тот ударил меня револьвером?

Только накануне мне вдруг пришло в голову, что я понятия не имею, где находится контора инспектора Филда. Я вспомнил, что в первый свой визит ко мне на Мелкомб-плейс он передал через Кэролайн визитную карточку – на ней наверняка есть адрес конторы. Однако, перерыв все ящики в столе и отыскав наконец карточку, я обнаружил, что там значится: «Инспектор Чарльз Фредерик Филд. Частное сыскное бюро» – и больше ничего.

Помимо того что мне хотелось узнать о событиях, произошедших в Подземном городе, я хотел поручить инспектору и его агентам одну работу: разведать, когда и где Кэролайн встречается с водопроводчиком Джозефом Чарльзом Клоу (я не сомневался, что они тайно встречаются).