Бентли Литтл - Дом (др. перевод)

– Нет! – крикнул Дэниел.

– Дэниел? – послышался снизу голос отца.

Значит, родители еще не поднялись наверх! И эта тварь, чем бы она ни была, им не угрожает.

Его захлестнуло, затопило настолько сильное облегчение, что у него обмякли мышцы. Он направился налево, к лестнице, но тут из родительской спальни послышался грохот. Что-то упало.

Раздался сдавленный крик.

– Мама! – воскликнул Дэниел, бросаясь к спальне.

– Дэниел! – взревел находящийся внизу отец.

С первого этажа донеслись его тяжелые слоновьи шаги, но Дэниел не мог, не хотел ждать. Бросившись по коридору к спальне родителей, он распахнул дверь.

Создание находилось на кровати.

Мать, раздетая, билась и брыкалась, спасаясь от твари, которая силилась забраться ей в раскрытый рот. Дэниел завопил, призывая на помощь отца, завопил во всю мощь своих легких, но он не мог оторвать взгляд от кровати, где мать сначала пыталась выдернуть фигурку изо рта, затем начала яростно колотить себя по лицу, стараясь ее выгнать. Дэниел понимал, что должен что-то предпринять, но не знал, что именно, не имел понятия, чем помочь матери, и тут, прежде чем он смог стряхнуть с себя оцепенение и начать действовать, его отец, с громким топотом пробежав по коридору, ворвался в комнату и бросился к кровати.

Ноги фигурки уже исчезли у матери во рту.

– Помоги мне! – распорядился отец. Подняв мать, он стал хлопать ее по спине. – Помоги мне!

Дэниел не знал, что ему делать, не знал, чем помочь, но он поспешил к отцу. Тот заставил его держать мать за руки, а сам попытался засунуть пальцы ей в рот и вытащить тварь.

Лицо матери уже стало синим, а слабое свистящее дыхание, вырывавшееся изо рта, затихло. Широко раскрытые глаза смотрели невидящим взором прямо перед собой, и лишь движение губ, открывающихся и закрывающихся, открывающихся и закрывающихся, как у рыбы, указывало на то, что она еще жива.

Издав безумный крик, первобытный рев, наполненный яростью и болью, отец схватил мать за талию, перевернул ее вниз головой и, удерживая за лодыжки, принялся бить коленом по спине, пытаясь прогнать сделанную из мусора тварь.

Все было тщетно. Мать умерла у них на глазах, не попрощавшись, не выразив последним словом свою любовь, но беззвучно раскрывая рот, будто вынутая из воды рыба, корчась и судорожно дергаясь.

Следующая неделя прошла как в тумане. Сплошным потоком приходили и уходили врачи, полицейские, сотрудники похоронного бюро и другие люди в форменных мундирах и штатском. Было осуществлено вскрытие тела матери, и Дэниелу хотелось спросить, обнаружили ли у нее внутри чудовище из мусора, но ему сказали, что причиной смерти явилась сердечная недостаточность, и он рассудил, что тварь или выбралась изо рта, или просто рассыпалась внутри организма.

Однако Дэниел знал правду. И его отец знал правду. И они начали собирать вещи, намереваясь переехать в другое место.

– Куда мы поедем? – спросил Дэниел.

– Все равно куда, – ответил отец удрученным плоским голосом, каким теперь разговаривал всегда.

Однако их сборы были еще на самой ранней стадии, когда вмешался Биллингсли. Слуга, как всегда, постучал в косяк открытой двери и почтительно застыл на пороге, но Дэниела при виде его тотчас же захлестнул леденящий страх. Взглянув на отца, он увидел, что и тот также испугался. Положив коробку с драгоценностями, которую он держал в руках, отец посмотрел на слугу.

– Вы не можете уехать, – тихо промолвил Биллингсли.

Отец Дэниела ничего не сказал.

– Вы должны выполнить одно обязательство.

Впервые после смерти матери Дэниел увидел в отцовских глазах слезы. Ему стало неуютно и страшно, но хотя он хотел отвернуться, он не смог.

– Я не могу, – сказал отец.

– Вы должны, – стоял на своем Биллингсли. Он перевел взгляд на Дэниела. – Вы оба должны остаться.

И они остались. Еще на несколько лет. До тех пор, пока Дэниел не поступил в университет. Они оставались в доме, терзаемые теми же самыми невидимыми силами, которые погубили мать. Каждый отвел себе по три спальни, не зная наперед, когда одна из кроватей подвергнется нашествию разноцветных червей или окажется залита черной водой, когда мебель решит изменить форму или комната вообще просто исчезнет. Они никогда не говорили между собой об этом – ни слова; просто они так жили, и оба по невысказанному вслух соглашению не обсуждали смерть матери и даже не упоминали о ней – это воспоминание стало частью истории их жизни, которая никак не согласовывалась с той ложью, в которой они жили.

А затем настал день, когда они уехали. Они не собрали никаких вещей, ничего с собой не взяли. В первый день учебы в университете Дэниела предупредили, что к нему пришли. Спустившись вниз, он увидел, что его ждет отец.

Они сели в машину и уехали.

В Пенсильванию.

Они сняли квартиру, отец нашел работу, и хотя Дэниелу очень хотелось спросить у отца, что произошло, как им удалось бежать, он боялся это сделать.

Отец умер через несколько лет, когда Дэниел заканчивал университет. Они ни разу не говорили и даже не упоминали о доме после того, как покинули его, и к этому времени воспоминания Дэниела о той, прежней жизни были погребены и заглушены. Как это ни поразительно, он начисто забыл о Биллингсли и Донин, о том, что произошло с его матерью, и когда вспоминал мать, что происходило нечасто, его сознание старательно обходило стороной ее смерть. Если б у него спросили прямо, Дэниел вынужден был бы признаться, что не помнит точно обстоятельств ее смерти.

Это казалось странным ему самому, и хотя большая часть детских воспоминаний на протяжении многих лет оставалась погребена в памяти, забыто было не все. Например, где-то в подсознании Дэниел помнил, что у них в доме был слуга. Однако ему в голову не приходило задуматься над тем, каким образом его родители могли позволить себе держать слугу, и даже сейчас он не мог понять характер этого соглашения.

Быть может, все объяснялось так же, как и то, почему семейка Брэди [18] «Семейка Брэди» – популярный английский комедийный телесериал. могла позволить себе горничную.

Нет, все было далеко не так чисто.

И Биллингсли был не просто слуга.

Дэниел стоял перед своей женой, непреклонный, но испытывающий стыд, решительно настроенный на избранную линию поведения, но смущенный лежащей в ее основе мелодрамой, ее ненормальной природой.

– Я должен ехать, – сказал он.

Марго молча смотрела на него.

– Понимаю, это выглядит странно. Понимаю, это выглядит безумно, но поверь мне, произошло именно это, и… что бы это ни было, все начинается сначала. И оно пытается втянуть Тони.

Какое-то время жена молчала.

– Я тебе верю, – наконец сказала она. – И это самое страшное.