Кристина Лорен - Совершенство

– Интересно, как называли тебя, – говорит он, стараясь отвлечься от внезапного импульса швырнуть ее на землю и накрыть собственным телом. – Девушка-которая-громко-фыркает?

Она фыркает, потом шлепает его по руке, будто это он виноват.

– Может быть.

– Девушка-с-дурным-глазом?

– Это только для тебя. – Коронное появление ямочки.

– Ну да, – усмехается он. – Девушка-которая-сделала-всех-парней-на-химии?

Она уже начинает отвечать, сияя и с гордым видом, но тут ее взгляд падает не его руки, судорожно сжатые в кулаки, и сразу настораживается:

– Что-то не так?

Он встряхивает руками. Нервный смешок.

– Ничего.

– Ты чем-то расстроен?

Колин опять начинает идти, качнув головой в знак приглашения в сторону тропинки. Он не представляет, как это сделать, как вообще он сможет это сделать. Она ему нравится. Он хочет, чтобы Люси была его девушкой во всех отношениях, в том числе, чтобы он мог ее коснуться. Потребность поцеловать ее становится удушающей.

– Колин?

Он останавливается, разворачивается к ней:

– Что?

Смеясь над этой внезапной остановкой, она идет к нему:

– Что случилось?

– Ты мне нравишься, – вырывается у него. – Очень.

Сердце у него сжимается, а потом начинает неистово биться, и Колину хочется повернуться и бежать сломя голову вниз по тропинке. Вместо этого он стоит и смотрит, как на ее лице удивление сменяется радостью.

– Да?

– Да. И очень трудно быть все время рядом и не иметь возможности прикоснуться к тебе, – говорит он тихо.

– Для меня тоже, – встав на цыпочки, шепчет она: – Но я хочу попробовать.

Кончиком языка она прикасается к пирсингу на нижней губе.

– Я думаю об этом, – говорит она, и ее дыхание пахнет дождем и цветочными лепестками. – Я хочу целовать тебя, пока голова у тебя тоже не закружится от желания.

– Ты хочешь сказать, что у тебя от желания кружится голова? – удается выдавить Колину только с четвертой попытки.

Она опять приподнимается на носочках, и он ловит ощущение, похожее на прикосновение губ на щеке. Он поворачивается к ней, но его встречают не губы, а быстро опущенная голова. Немного смутившись и совсем ничего не понимая, он уже готов отступить, но тут ее рука ложится ему на грудь.

– Подожди, – просит она. – Просто не торопись.

Еле касаясь ее губ сначала щекой, потом носом, он придвигается ближе, надеясь, что дрожит она от нетерпения, а не от чего-то еще, гораздо менее приятного. Она поднимает лицо ровно настолько, чтобы их губы соприкоснулись, и, сдерживаясь, он, что есть силы сжимает кулаки. Все по-другому; ее губы ощущаются по-другому. Как энергия, как электричество; и есть ощущение, будто стоит ему прижаться сильнее, и она испарится. Но все же это – губы: полные, улыбающиеся и теперь немного влажные. Когда он вновь наклоняется к ней, пробует их на вкус, она испускает тихий стон удовлетворения. Это звук страсти, звук воздуха и огня, и Колин чуть не теряет контроль, чуть не хватает ее, впиваясь пальцами. Но вместо этого он делает шаг назад, прерывисто дыша, и смотрит на нее.

– Ладно, это было неплохо для начала.

– Неплохо для начала? – смеется Люси. – Память у меня – одно большое решето, но я вполне уверена, это лучший первый поцелуй в истории этого города.

Он осторожно берет ее под локоть, чтобы вести дальше по тропинке. Этот поцелуй для него – это огромный шаг в нужном направлении и все же лишь малая толика того, что ему от нее нужно. В груди – будто взведенная пружина, которая скручивается все туже и туже.

Гипс Колину сняли уже два дня назад, и, кажется, никогда он еще не был так рад возможности помыть посуду. Они с Дэйном закончили уборку на кухне, и Колин задержался, чтобы побыть с Дот. Она сегодня какая-то тихая. Не насвистывала во время готовки, никому даже лопаточкой по рукам не досталось. Просто тихая, задумчивая Дот, и это реально начинает его тревожить.

– Долгий день? – спрашивает он.

Она пожимает плечами.

– Ну, ты же знаешь, как оно бывает перед грозой.

– Что, твои коленки-синоптики снова выступают?

Оглянувшись, она корчит свирепую гримасу:

– Очень смешно, умник.

Когда она поворачивается обратно к раковине, ему видно ее отражение в окне: она смотрит на задний двор. Вид у нее встревоженный.

– Не могу понять, в чем дело, – неуверенно начинает она, словно пытаясь найти правильные слова. – Что-то как будто не так. Не могу понять, что именно.

Колин сглатывает комок в горле и принимается складывать тарелки.

– Слушай, Дот, а ты помнишь девушку по имени Люси?

Она молчит, развязывая фартук, потом все же отвечает:

– Конечно. Здесь все ее имя помнят.

– Да. – Колин вдруг чувствует, что ему не хватает дыхания. – Так ты была здесь… Когда все это с ней случилось?

– А почему ты вдруг об этом спрашиваешь?

Он пожимает плечами, берет у нее тяжелый мешок с мукой и ставит на кухонный стол.

– Да так. Кое-кто из ребят был у озера, и за обедом об этом разговаривали.

Она кидает на него пронзительный, серьезный взгляд:

– Смотри, если поймаю тебя там!

– Конечно, нет. – Это ложь, и, как правило, он Дот не лжет. Но Колин бывает на озере постоянно, и он решил, что единственная ложь, повторенная много раз, может все-таки считаться за одну.

– Ты-то помнишь об этом, хоть что-то? – спрашивает она.

– Я? – Колин тыкает в себя зажатыми в ладони вилками.

Она кивает.

– Что? Нет.

– Ее убили, когда тебе было шесть.

Он тогда жил на территории школы. Только что потерял родителей. От того времени в памяти мало что осталось, кроме постоянного, странного желания раствориться, исчезнуть без остатка.

– Совершенно ничего об этом не помню.

Она кивает и опять поворачивается к окну, стиснув руки:

– Да, верно, как ты можешь помнить… Думаю, тебе было тогда не до того. Это был ужас, Кол. Просто… – опустив взгляд, она качает головой. – Просто кошмар.

Ему не хочется слушать ее рассказ, но какая-то темная часть внутри него желает знать все.

– Твои родители умерли, и ты тогда жил у Джо. Думаю, тем вечером ты не мог заснуть, а Джо был на собрании начальников общежитий. Ты сидел на крыльце один и играл со своими солдатиками. – Она поворачивается, чтобы взглянуть на него, и грустно улыбается. – Ты увидел, как он уносит девушку в лес. Побежал и нашел меня. Ее это не спасло, но благодаря тебе его поймали. Мы и понятия не имели, что это чудовище живет среди нас. А ведь он убил… Господи, думаю, он убил еще семерых детей.

Колин вскакивает и бросается вон из кухни, чувствуя, что его обед вот-вот вернется обратно наружу.

Помимо смутных воспоминаний о похоронах в памяти у Колина почти не ничего не осталось о родителях или о той аварии, которая унесла их жизнь, а его странным образом оставила без единой царапины. Их гробы стояли рядом перед церковью, и так пахло лилиями, что его чуть не вывернуло. У отца грудная клетка была раздавлена о приборную панель, и похоронной конторе пришлось ее восстанавливать: заменить мышцы и кости металлической проволокой и воском. Колину помнится только яркий фиолетовый синяк, выглядывавший из-под рукава папиной белой накрахмаленной рубашки. У мамы оторвало руку совсем – об этом он узнал годы спустя, – и рукав ее любимого розового платья просто был пуст. Вроде как никто и не заметит.