Константин Образцов - Молот ведьм

Не могу. Не знаю, что именно так меня подкосило. Наверное, все вместе. Еще после катастрофического фиаско с Белладонной — Дариной я почувствовал, что надорвался, и физически, и морально, как будто вложил в подготовку и реализацию этой акции последние силы, а все оказалось тщетно: ведьма смогла ускользнуть, задохнувшись в собственной рвоте, и это было так несправедливо, нечестно, неправильно, что я едва не рыдал, ввалившись под утро домой — затащил наверх из машины огромный, потяжелевший от влаги сверток с палаткой, мангал, шампуры, инструменты, осел на пол рядом с кроватью и уснул, не сняв оборванной, грязной одежды. Что я сделал не так?! В чем ошибся? Разве я не старался, не работал, не спланировал все безупречно? Ощущение было такое, словно у меня отобрали заслуженную, выстраданную победу. Кто забрал жизнь Белладонны? Обхитривший меня Сатана или Бог, вознамерившийся в Пасхальную ночь вдруг сказать мне, после всех жертв и усилий: это не то, чего Я хочу от тебя? От таких мыслей я чувствовал себя еще более потерянным и уставшим, напуганным и одиноким. Что, если все, что я делаю, и в самом деле не нужно?..

А еще я устал от страха. Из средств массовой информации было известно, что исключительно ради меня из столицы прибыла специальная группа: следователи, набившие руку в поимке маньяков, серийных убийц и отпетых злодеев, таких, каким был и я в их глазах. Каждый день я ожидал звонка в дверь или того, что на улице ко мне подойдут несколько серьезных людей и предложат пройти, куда следует. С трудом удалось побороть в себе почти непреодолимое желание сказаться больным и не ходить на работу — это могло вызвать ненужные подозрения, так что я продолжал ездить в Университет, читать лекции, автоматически произнося заученные за годы, никому не нужные тексты, и постоянно ждал, что посередине занятий в аудиторию войдут те же суровые люди в штатском, похожие, как близнецы, наденут наручники и уведут меня под изумленными взглядами студентов. Рассудок подсказывал, что это лишь вопрос времени; успокаивало только одно: если следствие и в самом придерживается версии о том, что искать следует взбесившегося спецназовца, то время у меня еще есть.

Вот удивятся-то, когда узнают.

День — два, и я начал бояться всего. Страх стал изнурительным, как зубная боль; он то усиливается до паники, то ослабевает, и теперь превратился в полностью иррациональное чувство: я пугаюсь прохожих, собственного подъезда, входной двери, вывески на магазине. Мне страшно, когда я вижу россыпь розовых объявлений на стенах и остановках, когда звонит телефон, когда вытаскиваю газеты с рекламой, забившие почтовый ящик. По ночам в квартире я замираю от звуков: то стукнет, то скрипнет, то будто зафыркает что-то из коридора, на кухне, в темной ванной; то внезапно на периферии зрения, отделяющей видимое от невидимого, мелькнет силуэт, и я оборачиваюсь, уверенный, что кто-то стоит за спиной. На лестнице по ночам постоянно топочут шаги: неизвестно кто ходит вверх-вниз, в час ночи, в два часа, даже под утро. Раньше такого никогда не бывало. Или я просто не обращал внимания? Спать я почти перестал; сижу, дожидаясь утра, чтобы лечь, когда рассветет, благо ночи становятся все короче. Лолита уже не приходит. Лучше бы уж она, чем все это. Чувствую, что скучаю по ней.

Наверное, я действительно сумасшедший.

Но больше всего пугали новости. Никогда ранее я не проводил столько времени в интернете, а сейчас читал с полуночи до утра, с болезненным любопытством: статьи, репортажи, очерки, комментарии и интервью — все, что писали про Инквизитора. Знаете, когда я начинал работу над книгой, то думал, конечно, о том, как ко мне придет популярность — все авторы об этом мечтают, без исключений, кто-то больше, а кто-то меньше, но все. Конечно, на массовый отклик я не рассчитывал — тема не та — но представлял, как читаю рецензии, отвечаю на письма, дискутирую с оппонентами. Обратная связь в творчестве очень важна: люди должны оценить то, что ты сделал, понять, осознать, отторгнуть или принять, но главное — не остаться равнодушными к книге. Как вы знаете, несколько позже мое творчество приобрело чуть более экстравагантные формы. Ведь для чего-то я рисовал слово «ВЕДЬМА», рискуя умножить улики; кому-то я говорил, что сделал работу властей. Дело было не только в желании истребить засевшую в городе заразу; я надеялся, что хоть кто-то поймет: дело в мире, который сейчас стал таким, что стало возможным ее появление. И вот популярность пришла, но в чудовищном, жутком обличии. Меня заметили и оценили — но как! Тысячи обсуждали то, что я сделал, но никто не интересовался, зачем. В статьях и заметках вполне адекватные, уважаемые и состоявшиеся люди бессовестно лгали, ссылаясь на собственные источники информации, и рядили меня то в безумного радикала, то в агента спецслужб; то проклинали — но не за то, что я действительно сделал, а как символ чуждой идеи; то поддерживали — но так, что лучше бы проклинали. Но совершеннейшая вакханалия творилась в комментариях под статьями и обсуждениями. Я насчитал почти сотню людей, утверждавших, что знают меня лично, больше трех сотен тех, кто знают того, кто меня знает; и тысячи авторитетно заявлявших, что располагают совершенно точной информацией о том, кто я такой. Это было еще полбеды; люди строят версии, что ж тут такого, если немного приврут. Но большинство интересовалось не моей личностью, и уж точно не расшифровкой моего отчаянного послания. С плохо скрываемым удовольствием собеседники обсуждали раны на жертвах, смерть от ожогов, разглагольствовали о сексуальном насилии, пользуясь с тем, что на эту тему официальное следствие деликатно не распространялось; и главное — ждали от меня продолжения. В дискуссиях о пытках и казнях, к которым прилагались во множестве фотографии и рисунки, я различал пожелания публики к тому, что неплохо бы сделать еще: «железная дева», «испанский сапог», раскаленная кочерга во влагалище, разрывающие анус шипастые конусы, тиски, зажимающие череп так, чтобы треснули кости и вывалились глаза из глазниц. В антракте между убийствами публика рассуждала о том, как еще можно сжечь живьем человека: надеть автомобильные покрышки на тело, засунуть в железную бочку, подвесить на крюк над костром. Да, нам понравилось, как ты управляешься с молотком и бензином, но давай уже что-нибудь поинтересней! Я чувствовал себя клоуном, кровавым аниматором, развлекающим праздных плебеев, и различал в гуле невидимых голосов подбадривающие, нетерпеливые крики: когда уже следующее убийство, что ты тянешь, скорее!

Хотите еще? Будет вам еще, не сомневайтесь.

Белладонна скончалась, не сказав мне ни слова. Содержимое собственного желудка запечатало ее уста надежной печатью молчания. Но у меня был ее смартфон, а это сейчас почти то же самое, что располагать содержимым чьей-нибудь головы. Иногда в него умещается и вся личность, так что уже непонятно, что первично: владелец гаджета или собственно гаджет, использующий двуногий биологический объект для своевременной подзарядки.