Константин Образцов - Молот ведьм

— Как думаете, спят все, господин капитан? — негромко спросил поручик. — Вроде нет никого.

— Как знать, Шура — отозвался Облецкий. — Во всяком случае, сидят по избам. Может, спят, а может, и смотрят на нас.

— Как-то жутко все это, — поежился Промыслов.

Капитан не ответил и повернулся к солдатам.

— Ищите дорогу в болото! — скомандовал он. — Должна быть напротив поляны перед деревней.

Тропа была такой узкой, что идти пришлось колонной по одному. Болото разбухло от дождя, сапоги уходили по щиколотку в жидкую грязь. Ветер внезапно притих; в наступившем безмолвии только капли дождя стучали по ковру прелых листьев и слышалось чавканье шагов. Темнота вокруг замерла, как будто прислушиваясь.

Изба старой карги была такой же низкой, как и остальные в деревне: широкая, кряжистая, стены из толстых, потемневших от времени бревен; крыша в зеленых и бурых пятнах лишайника, с короткой трубой, из которой валил густой серый дым; крепкая дверь в половину роста взрослого человека; единственное оконце в боковой стене светилось угрюмым желтым. Дом смотрел на них молча и жутко.

Капитан вдруг почувствовал, что хочет уйти. Даже не уйти, убежать отсюда без оглядки подальше, пока есть время, пока еще его не заметили — убежать и больше никогда не возвращаться сюда, на это болото, в этот лес, да и в этот проклятый, гибнущий город…

Облецкий мотнул головой, прогоняя наваждение, перекрестился и оглянулся кругом. Поручик Промыслов стоял рядом, замерев, как напуганный заяц, и часто облизывал дрожащие мокрые губы. Отец Иона что-то шептал, опустив голову и перебирая в руке длинные черные четки — видать, молился. Солдаты тревожно озирались кругом. Капрал Шуст возвышался, широко расставив ноги и крепко уперев их в мокрую землю, как будто сопротивляясь чему-то. Губы его тоже шевелились, но похоже, что вместо молитв старый вояка отчаянно матерился.

— Слушать мою команду, — негромко промолвил Облецкий.

Все встрепенулись. Поручик уставился на него, словно очнувшись от сна.

— Примкнуть багинеты, — скомандовал капитан.

Солдаты зашевелились, послышался приглушенный лязг штыков.

— Преображенцы, смотреть в оба назад и по сторонам. Гренадеры, лицом к избе. Поручик, остаешься с солдатами, действуй по обстоятельствам. Капрал и отец Иона — со мной.

Он сделал три шага вперед, подошел к двери избы и громко постучал.

Тишина. Только дождь шуршит по деревьям, мертвым листьям и сорной траве. Солдаты застыли, взяв ружья наизготовку.

Капитан постучал снова, дольше и громче.

— Кто там? Кого принесло? — прозвучал изнутри надтреснутый, старческий голос.

Облецкий вздрогнул.

— Капитан Невского гарнизонного полка, — ответил он как можно громче и тверже. — Выходи, старая, разговор есть.

— У тебя есть, а у меня нету, — прокричала из-за двери старуха. — Проваливай, откуда пришел!

— Открывай, или дверь вышибу!

— Мозги себе вышиби, а меня в покое оставь!

Капитан отошел в сторону, посмотрел на капрала и кивнул. Тот крякнул, отошел на пару шагов, коротко разбежался и что есть силы врезал сапогом по двери. Раздался громкий треск, и дверь с грохотом обрушилась внутрь избы, слетев со сломанных петель. Рядом упал выбитый деревянный засов. Облецкий нагнулся и нырнул в дверной проем.

В избе было душно, жарко, пахло сушеными листьями и терпким, горячим дымом. Вдоль бревенчатых стен тянулись длинные, грубые полки с пучками засохшей травы, горшками, бутылками и мелкой хозяйственной утварью. На дощатом столе стояла медная ступа с пестом, лежали какие-то ветки и большая книга в толстом переплете из бурой потрескавшейся кожи. Весь левый угол занимала огромная беленая печь, за заслонкой полыхало яркое пламя. На печи поджав ноги сидела старуха и скалила черные зубы. Седые космы свисали на лицо, коричневое и морщинистое, как сгнившее яблоко. Худое тело было укутано в бесформенные лохматые кофты и юбки.

— Смотрите, кто пожаловал, — ощерилась она. — Господин гвардейский офицер, всем храбрецам пример. Что, всех врагов одолел, явился со старухой воевать?

Она вытянула потрескавшиеся губы и плюнула вниз.

— Назови свое имя, — как можно спокойней и тверже приказал капитан.

Ведьма презрительно скривилась и снова плюнула.

— Мне задавать вопрос у тебя еще нос не дорос! Говори, что надо, или проваливай!

— Слезай с печи, пойдешь с нами, — Облецкий смотрел прямо на ведьму, с трудом выдерживая взгляд ее угольно-черных, пылающих ненавистью глаз. — Судить тебя будем.

Шуст с трудом протиснулся в низкую дверь и встал за спиной у капитана, согнувшись, чтобы не упираться головой в потолок.

— Судить! — взвизгнула ведьма и расхохоталась низким, хриплым хохотом.

В избу тихо вошел отец Иона и встал рядом с дверью. Старуха уставилась на инока злобным взглядом.

— Ух ты, а это кто еще с тобой? Неужто чернец? Эй, чернец, покажи конец! Я хоть старая, а еще горячая!

И снова зашлась резким, визгливым смехом.

— А ну-ка, иди сюда, дрянь паскудная! — прорычал Шуст и шагнул к печи. Ведьма зашипела, быстро выхватила что-то из-под черных лохмотьев, поднесла ладонь ко рту и резко дунула. Облако серой пыли полетело капралу в лицо. Он закричал, поднес руки к глазам, сделал еще один широкий шаг, а потом качнулся и рухнул на стол. Затрещало дерево, по полу рассыпались ветки, покатилась, звеня, медная ступа, с увесистым шлепком упала толстая книга. Капрал лежал на полу, крича и прижимая ладони к лицу, и бессильно скреб сапогами грязные грубые доски. Ведьма отвела взгляд от поверженного офицера, повернулась к Облецкому и направила в его сторону правую руку. Меж кривых пальцев старой карги что-то блеснуло. Капитан почувствовал, как сердце стиснуло болью и в голове зашумело красным.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Раздавшийся голос был звучным и сильным. Облецкий с изумлением посмотрел на инока, так непохож был мощный, уверенный бас на тот тихий, едва слышный голос, которым монах говорил в его доме. Отец Иона стоял прямо, спокойный и светлый, глядя на старую ведьму, как смотрели стрелки гвардейских полков на приближающихся шведов: с твердым, прицельным расчетом.

— Живый в помощи Вышняго в крове Бога Небеснаго водворится…

Ведьма оскалилась, зарычала, а потом забилась от ярости у себя на полатях. Капитан почувствовал, как ослабевают сжимавшие сердце тиски и стихает шум в голове. Он повернулся и подскочил к дверям.

— Гренадеры, ко мне! Капрал ранен!

Трое здоровенных семеновцев ворвались в тесную избу. Один кинулся к скорчившемуся на полу капралу, двое других остановились, ожидая команды.

— Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща и беса полуденнаго…