Рик Янси - Кровавый остров

– Увы, милый Пеллинор, я прожил очень долгую жизнь – и мне еще только предстоит познать этот предел.

Мы остановились, и кэбмен громко провозгласил:

– Приехали, начальник! Площадь Пикадилли.

– Отель «Грейт Вестерн» у вокзала Паддингтон, кучер. И как можно быстрее, пожалуйста! – крикнул Уортроп. Он улыбнулся сдавленным проклятиям кэбмена, последовавшим, когда мы вновь тронулись к месту, откуда и начался наш вояж.

– Мы ездим кругами, – констатировал фон Хельрунг.

– Ездили, – ответил доктор. – Но на сегодня с этим все! Это последний наш вечер в глуши, мой старый учитель, наше изгнание подошло к концу. У меня есть ответ; я знаю, откуда дует ветер, и нашел, где спрятан Святой Грааль.

Фон Хельрунг с исказившимся лицом отвернулся от друга.

– Вам не стоит так его называть.

– Почему? – монстролог, казалось, был искренне озадачен.

– Ему не следует так зваться, – яростно настаивал старик. На глаза ему навернулись слезы.

– Где он? – спросил я. – Откуда взялось гнездовище? – главный вопрос слишком долго оставался без ответа.

Лицо Уортропа сияло триумфом.

– Гнездовище магнификума было обнаружено на острове Сокотра [74].

Фон Хельрунг огляделся – и долго смотрел на доктора.

– Сокотра! – прошептал он. – Кровавый Остров!

– Кровавый Остров? – эхом отозвался я. Я чувствовал, как в моем сердце дрожит таинственная пружина.

– Это не то, что ты думаешь, Уилл Генри, – сказал монстролог. – Он называется Кровавым Островом, поскольку живица дерева «драконья кровь», которое там растет – цвета крови. У Сокотры есть и другие названия – получше, если это что-то для тебя значит: Зачарованный Остров, Остров Феникса, Остров Спокойствия, в числе прочих. На санскрите она называется Двипа Сукхадхара – Остров Блаженства. Недавно ее стали звать еще и Галапагосами Востока – поскольку остров настолько изолирован, что многие виды, в частности, дерево «драконья кровь», встречаются только там и больше нигде в мире…

– Сокотра – британский протекторат, – заметил фон Хельрунг.

– Да, – признал Уортроп. – Иначе гнездовище никогда не попало бы в Ист-Энд, то есть в Лондон, и в когти Джона Кернса. Британцы держат там небольшой гарнизон с семьдесят шестого года, когда подписали соглашение с султаном острова, – чтобы защищать свои торговые пути из Индии и Западной Африки.

– Выходит, человек, что привез гнездовище Кернсу, был британским солдатом или моряком? – спросил фон Хельрунг.

– Никто не привозил Кернсу гнездовища. Кернсу привезли человека, и этот человек привел Кернса к гнездовищу – если можно так выразиться. Как только я выяснил, что это за человек, я получил свой ответ. В смысле, конечно же, наш ответ.

– И ответ Кернса – передать гнездовище русскому царю! Простите мне этот вопрос, и прошу вас отвечать на него так же без задней мысли, как я вам его задаю, но когда вы уже дали противникам то, чего они хотели, не проще им было убить вас без затей? Зачем рисковать всей операцией, устраивая вас в приют для душевнобольных?

– А Аркрайт вам разве не сказал? Я предполагаю, что вы именно так меня нашли: через Аркрайта, не поверив его рассказу о моей безвременной кончине.

– Он не сказал.

– Вы что, его не спрашивали?

– Я не мог, – ответил фон Хельрунг, избегая смотреть доктору в глаза.

– И почему же не могли? – настаивал доктор. Затем он сам ответил на свой вопрос: – Аркрайт мертв, так?

Фон Хельрунг промолчал; так что слово взял я.

– Доктор Торранс убил его, сэр.

– Убил его?

– В каком-то смысле слова, – ответил я.

– Как можно сотворить такое «в каком-то смысле слова»?

– Разве не так все и творится в нашей темной и грязной «науке»? – горько спросил фон Хельрунг. – Pour ainsi dire – в каком-то смысле слова?

Наш кэб затрясся и встал точно на том же месте, откуда началась наша поездка: перед входом в отель «Грейт-Вестерн» у Паддингтонского вокзала.

– Так Его Превосходительству сойдет уже? – окликнул нас возница.

– Еще пять минут – еще пять фунтов! [75]– отозвался Уортроп. Он обернулся к фон Хельрунгу, и в глазах своего наставника я увидел тот же тайный огонь, что пылал в них в фойе на Пятой авеню целую жизнь назад – я избранный! Тот же огонь я сегодня видел и в глазах другого человека. Безжалостного. Без сожалений и угрызений совести.

– Я еду на Сокотру, – хрипло зашептал доктор. – Поездом до Дувра [76], и там на первый паром. В Аденском заливе [77]буду меньше, чем через две недели, а оттуда на Сокотру – если найду, кто меня довезет; а если не найду, доберусь вплавь. А если и вплавь не выйдет, построю летательную машину и взлечу, как Икар к райским вратам! [78]

– Но Икар не взлетел, mein Freund, – пробормотал фон Хельрунг. – Икар упал.

И вновь старший монстролог отвернулся; он не желал – или не мог – выносить странный, холодный пламень, что горел в глазах его друга.

– Я не могу с вами поехать, – сказал старик.

– Я вас и не прошу.

– Я с вами поеду, – сказал я.

– Нет, нет, – вскричал фон Хельрунг. – Уилл, ты не понимаешь…

– Больше меня не бросят, – сказал я. Я обернулся к монстрологу и повторил: – Больше меня не бросят.

Уортроп откинул голову на спинку сиденья и прикрыл глаза.

– Я так устал. Несколько месяцев не спал нормально.

– Пеллинор, скажите Уиллу, что он едет со мной домой. Скажите ему.

– Вы не должны были меня бросать, – сказал я Уортропу. – Почему вы меня бросили? – я больше не мог сдерживаться. Чувства вырвались на волю, вычерпав меня дочиста, и взяли надо мной власть. – Ничего этого не случилось бы, послушай вы меня! Почему вы меня не слушали? Почему вы никогда меня не слушаете? Я предупредил вас, что он врет! Но нет, как всегда: «Пошевеливайся, Уилл Генри! Принеси мне инструменты, Уилл Генри! Сиди со мной всю ночь напролет, пока я ною, плачу и жалею себя, Уилл Генри! Уилл Генри, будь хорошим мальчиком и посиди там и последи, как мистер Кендалл гниет в собственной шкуре! Не шевелись-ка, Уилл Генри, чтобы я мог оттяпать тебе палец вот этим кухонным ножом! Пошевеливайся, Уилл Генри! Уилл Генри! Уилл Генри! Уилл Генри!»

Он раскрыл глаза и молча смотрел, как я плачу. Он изучал мое лицо – сморщившееся и полыхавшее румянцем, и наблюдал, как она раскручивается, моя тайная пружина, «я» и «не-я». У Уортропа был взгляд человека, наблюдающего, как муравей тянет ношу впятеро больше его самого; все потому, что я позволил ему жить и втянул Джейкоба Торранса в правду – путем чудовищной лжи.

– Очень странно, в таком случае, что ты желаешь ехать со мной.

Мейстер Абрам, обучивший моего наставника всем тонкостям монстрологии, но не сумевший научить тому, что он, фон Хельрунг, знал лучше всего, обнял меня и погладил по волосам. Я вжался лицом в его шерстяной жилет, вдохнул запах сигарного дыма, и в тот миг я любил Абрама фон Хельрунга так, как не любил никого с тех пор, как мои родители канули в бездну, любил так же сильно, как ненавидел его бывшего ученика. Что это? – помню, подумал я в панике. Почему я хочу следовать за этим человеком? Что в монстрологе такого, что поглотило меня? Что за адский демон терзал и грыз мою душу, будто душу Иуды на нижнем днище нижнего ада? Если бы я мог дать имя этому безымянному, натянуть лицо на это безликое, быть может, я сумел бы высвободиться из его хищных объятий.