Елена Вернер - Верни мои крылья!

[7] L’ingénu dramatique ( фр .) – инженю-драматик, актерское амплуа невинной, наивной и одухотворенной девушки в жанре драмы. Также существуют, соответственно по жанрам, инженю-комик, инженю-лирик и пр.

Дотянувшись до верхнего ряда рамок, висящих на стене в фойе, Ника осторожно сняла с гвоздя одну из них. Поручение Липатовой заменить фото Валеры Зуева на портрет Кирилла Мечникова в актерской галерее Ника восприняла с птичьей, щебечущей радостью, как будто это каким-то образом связывало ее с ним. Вставив под стекло большое черно-белое изображение и карточку с именем, теперь она медленно обводила пальцем его вздернутые скулы, аккуратную линию подбородка, резкий излом твердых губ… Потом встрепенулась, вернула рамку на пустующее место в череде других фотографий и, спрыгнув со стула, нащупала ногой туфли.

– Ой, у вас пополнение! – раздалось над самым ее ухом, и Ника схватилась за сердце. Это оказалась всего лишь Катя, та самая постоянная поклонница театра «На бульваре» с внешностью затюканной жизнью библиотекарши. Она была так тиха и неприметна, что Ника не услышала ее появления даже со своим острым слухом. Очки Кати, зашедшей с мороза, заиндевели, и в середине каждого стеклышка отпотевало по круглому пятну, как от приложенных к ним теплых монеток.

– Скорее замена, – Ника продемонстрировала только что снятый портрет Валеры Зуева.

– Да вы что, неужели Зуев ушел? – всплеснула руками Катя. – Какая жалость.

– Будет теперь в кино сниматься, – пожала плечами Ника. – Каждому свое.

– Правда-правда. Наверное, вам всем грустно было… Мне кажется, вы здесь как большая семья. Такая домашняя атмосфера и такие таланты! Настоящий пример единомышленников. Родственные по духу люди! Вы знаете, я ведь давно хожу в ваш театр и многое вижу. Это такое единение, такое взаимопонимание, взаимопомощь. Я всегда особенно сильно это чувствую! – тоненьким голоском, но неожиданно живо залопотала Катя. – Прямо, знаете, отогреваешься душой у вас. Мне кажется, это и есть настоящее искусство. Я, можно сказать, прихожу сюда пропитаться этой всеобщей любовью к театру. То, что вы делаете…

Ника хотела было ответить, что лично она ничего особенного и не делает, но лишь кивнула:

– Спасибо большое. Так вы за билетами? Пойдемте в кассу.

– Я, собственно, на «Чайку» хотела. Не знаю, сколько раз была, сбилась со счета. Но такой замечательный спектакль… Сколько ни смотри, все мало.

Катя засеменила вслед за Никой и остановилась в дверях ее каморки. Нике хотелось, чтобы Катя прошла за угол, к окошку, чтобы стала как все, абстрактной зрительницей, не посягая на ее личное пространство, но попросить не осмелилась, не желая показаться грубой. А Катя все стояла в дверях:

– Чехов замечательный драматург, «наше все», правда? Вы как считаете?

– Конечно, – отозвалась Ника и неслышно хмыкнула: можно подумать, у этого вопроса мог существовать другой ответ.

– Это как Чайковский в музыке. Забавно, только сейчас заметила: Чехов, «Чайка», Чайковский… Какая-то связь между ними мистическая, не находите?.. И все на «Ч». Я ведь музлитературу в школе преподаю.

– Какой ряд, какое место?

– Что? – не поняла Катя. – Ах, вы про билет? Первый ряд, первый, ну что вы! Люблю видеть глаза. Самое важное у актеров – это глаза. А когда сидишь в первом ряду, чувствуешь даже дыхание. Видишь, как блестят от пота лица, и эти настоящие слезы, и… Они же живут, любят, страдают. Настоящая боль, ненаигранная! Пьеса – она как судьба, которая всем известна, прописана, и ее никак не преодолеть, и все они обречены действовать так, как предначертано. Заколдованные люди, и сколько бы раз они ни говорили, ни поступали – все равно конец предрешен. Но при этом ты осознаешь, что прямо перед тобой происходит что-то удивительное, такой накал, которого обычно… Обычно нет. Я имею в виду, в настоящей жизни. Вы понимаете меня?

Ника понимала. Но по непонятной причине слышать это из уст вдохновенной Кати ей было неприятно. Кивнув, она подала Кате билет. Та долго копалась в увесистой бесформенной сумке и, наконец, не спрашивая о цене, которую давно знала и так, протянула деньги.

– Вы такая хорошая, – призналась вдруг она, и ее белесые брови сошлись на переносице умилительным «домиком». – Мне почему-то кажется, что мы с вами похожи.

Ника насторожилась. В прошлый раз Катина восторженная говорливость и доверительный тон окончились просьбой взять ее на работу в их театр. Тогда Ника объяснила, что, во-первых, ничего не решает, а во-вторых, вакансий у них все равно нет. Сейчас она опасалась чего-то подобного.

Катя озиралась по сторонам:

– Вы меня извините… Можно мне попросить у вас воды?

Ага, началось. Пробормотав «конечно», Ника открыла тумбочку в поисках стаканчика, а обернувшись, обнаружила Катю опускающейся на стул у стены. Поерзав, она сползла на самый краешек и сложила руки на коленях. Желто-серый пуховик вздулся и сделал ее похожей на человечка-бибендума с логотипа «Мишлен», только без французской жизнерадостности. Ника молча налила из чайника воды и протянула стаканчик Кате.

– Я хотела вас спросить. Мне нужно с кем-то поделиться, а… Как я уже сказала, мне кажется, у нас есть что-то общее и вы можете меня понять. А вообще… мне больше не с кем поговорить… – все это она промямлила куда-то в район воротника.

– Катя, послушайте. Я ведь всего лишь…

– Вы любите кого-нибудь? Любите, я вижу, вы вздрогнули. Хорошо. Тогда вы уже понимаете меня. Я полтора года люблю одного мужчину. Я… полтора года назад умерла моя мама. Рак печени. Несколько лет я была рядом с ней, все время, выхаживала ее и ни о чем другом даже не думала. Какие уж тут мужчины со свиданиями! И, когда она умерла, я не знала, что мне делать. А потом появился он. Удивительный. Такой чуткий… Знаете, говорят иногда – «человек богатой душевной организации», так вот это о нем. Но он не знает, что я испытываю к нему, даже не подозревает. И еще он женат, но его жена совсем его не понимает. Не ценит, какой он… Он с ней несчастен, я знаю! Я вижу это в его глазах. Только он сам себе в этом не признается. А я, я могу только смотреть на него и мечтать. Это такое большое счастье, уже просто видеть его раз в неделю. Но ведь я живая женщина, а он живой мужчина, и я могу сделать его счастливым. Неужели я должна сидеть сложа руки, когда в моих силах все изменить? Сделать его счастливым. Я могу! Я знаю, что ему нужно, наверное, лучше его самого. Я узнала про него все, что только известно, и я понимаю его лучше всех других. Я буду служить ему, я буду для него верной подругой! Слышать его голос, говорить с ним каждый день… Какое это, наверное, наслаждение. А она… Зачем он ей?.. Жизнь проходит и уходит, и не могу же я, как моя мама, ждать, когда все закончится… Я хочу жить. Я столько лет жила и все думала, что когда-нибудь мне явится он, понимаете – Он? Я хранила себя для него, свою невинность. И теперь я знаю, что Он пришел, и надо просто дать ему знать, что я рядом… Он все поймет.