Array Коллектив авторов - Невеста зверя (сборник)

Шрути стала после уроков закрываться у себя в комнате. Когда Викрам начал ее преследовать, она часто пряталась на крыше или сидела в саду с флейтой. Но как-то раз бабушки на лавочке замолчали и проводили ее сердитым взглядом: она поняла, что тетя им что-то рассказала. Она убежала от них в дом.

Никаких следов кобры так и не нашли, но все равно с тех пор в каждом змеином укусе считали виноватой Шрути. Теперь она играла на флейте рано утром, когда никто не мог ее увидеть. Ее игре вторили крики разносчиц овощей; соседи держались подальше, и детям своим наказали к ней даже близко не подходить.

Мама перестала разговаривать с соседями, а Гаутам – играть в крикет с друзьями Викрама. Отец сделался серьезным и молчаливым. Они не желали слышать, чтобы о Шрути злословили.

Через три года в городе появилось чудо – мальчик, который брал змей в руки и оставался невредимым. Его показывали по телевизору, у родителей брали интервью. Соседи Шрути спорили, от кого из богов мальчик получил свое благословение – от Шивы или от Вишну.

Шрути тоже могла брать кобр в руки, но она была слишком странная, чтобы считаться чудом.

Дождавшись, когда папа с дядей похвалили карри, мама сказала:

– Это Шрути приготовила.

Папа нахмурил брови.

– Как будто это что-то меняет! Что мы скажем женихам? Девушка не разговаривает, всех соседей распугала, все играет на своей проклятой флейте, так что к ней черви и ящерицы со всей округи сползаются, – но зато умеет готовить неплохое карри?

– Да еще и не без посторонней помощи, – добавила тетя.

Викрам демонстративно скривился и выплюнул карри.

Гаутам холодно взглянул на него и отправил в рот новую порцию. Я опустила взгляд на свою тарелку. Ноздри щекотал запах масла ги и кардамона. Каким станет мой дом, когда Гаутам уедет в колледж и заживет своей жизнью?

– Она добрая девочка, – возразила мама, – и учится хорошо.

– Тогда научи ее говорить.

Мама опустила глаза и закусила губу.

– Она ненормальная, – встряла тетя. – Как твоя мать.

Дядя нахмурил брови:

– Хватит.

– Но она права, – тихо сказал папа.

Гаутам кашлянул:

– Как ты думаешь, папа, какие у нас шансы в отборочном матче?

Я смотрю на них – смотрю, как мама сжалась в комок, как брат пытается отвлечь папу, – и радуюсь, что на меня не позарится ни один мужчина. Я поднимаюсь, оставив еду почти нетронутой, и ухожу.

– Шрути!

Папу я больше не боюсь. Бабушкины глаза все еще способны заставить его замолчать, хоть теперь они и на моем лице. Я смотрю на него, пока он не отводит взгляд, затем поворачиваюсь и ухожу из квартиры.

Когда дед играл на своей флейте, бабушка Анкита не сводила с него глаз. Она смотрела на него с обожанием, не мигая, – мне, девочке, это казалось романтичным, как голливудский фильм. И лишь после его смерти, когда она сказала, что решила вернуться домой, я увидела темную сторону их любви.

Разумеется, она слушалась его, как мама слушается папу. А что если каждая девочка – похищенная нагиня, обреченная служить своему мужу?

На стене, идущей вокруг крыши, появились новые граффити. Красной и серебряной краской старательно выведены буквы «ВИКР». Под буквами Викрам оставил баллоны с краской – тетя позвала ужинать. Я выбираю серебряную краску и, встряхнув баллон, рисую большую расширяющуюся спираль с центром в букве «К». Потом черчу спираль в противоположную сторону – получается сплошной круг, – теперь луна закрывает почти всю надпись, кроме огромной буквы «В» и петли от буквы «Р». Отработанным движением я наношу на луну черную загогулину – кобра с вытянутым вдоль стены хвостом.

Я первой нашла эту крышу.

Затем я пробираюсь на другую сторону. На мою сторону. Я ступаю по краю, вдоль стены – середина крыши уже не выдержит мой вес.

Я сажусь со скрещенными ногами на желтый кусок внешней стены, который когда-то называла своим балконом, и играю песню об освещенных луной садах и чарах, которым суждено быть разрушенными. Я сижу лицом к крыше, а не к городу, чтобы не пропустить возвращение Викрама, и вижу поднимающуюся над землей голову кобры.

Кобра выпрямляется, пока ее глаза не оказываются вровень с моими. Ее гибкое тело переливается чешуей. Один ее бросок – и я мертва, я знаю это, но не боюсь: мое сердце не ускоряет свой ход, дыхание не убыстряется. Я завидую грации этих движений, но во мне нет страха. Может быть, это и значит быть «Пишах».

Я играю для кобры, а она танцует для меня, пока закат не окрашивает небо за змеей в оранжевый и лиловый цвет.

На крышу выходит Викрам и останавливается. Его раскрытый рот похож на букву «О». Он переводит взгляд с меня на змею, со змеи на свои граффити и снова исчезает в дверном проеме.

Я опускаю флейту. Он вернется. Я не знаю, как сообщить об этом змее, но, когда музыка затихает, змея сворачивает капюшон и скользит мимо меня в тень. Я наклоняюсь вниз, но не вижу ее.

Я опускаю одну ногу на пол. Там ничего нет. Кобра исчезла.

Когда Викрам вернулся со своими дружками, они никого не увидели, кроме меня – я, как обычно, сидела там, где не положено, и провожала игрой заходящее солнце. Они только таращились на меня и пустую крышу. Я улыбалась.

Амит стал смеяться над Викрамом. Викрам ткнул его в бок кулаком и ушел, остальные последовали за ним.

Но я не смела вернуться, пока Гаутам не пришел за мной.

Шрути закончила школу, хоть и с трудом. У нее, в отличие от большинства одноклассников, не было репетитора, к тому же она зачастую до того увлекалась музыкой, что забывала о домашних заданиях. Ее рисунки с каждый годом умиляли преподавателей все меньше. В конце десятого класса кто-то из учителей сказал родителям, что ни в чем, кроме, разве что, рисования, она успеха не добьется.

Викрам и Гаутам все лето просидели за учебниками. Викрам готовился поступать учиться на инженера, а Гаутам переходил в двенадцатый класс общей школы. Где пропадала Шрути, никто не знал. Мать все чаще хмурилась и за обедом посматривала на дочь молча, но неодобрительно.

Настал день, когда дядя поговорил с папой наедине.

– Знаешь, тебе придется решить, что с ней делать, – сказал он. – Она девочка по-своему неплохая, но…

– Да, – сказал папа. – Но .

Я останавливаюсь в дверях, чтобы перевести дыхание и не закашляться от дыма. Викрам со своей бандой на моей крыше. Я могла бы прогнать их, натравить на них змею. Но что тогда сделает Викрам ночью?

Под ядовитым взглядом тети я отступаю и спускаюсь вниз, чтобы спрятаться под бугенвиллеей, где солнечный свет ложится на землю пунцовыми пятнами, а в воздухе висит густой, сладкий аромат манго и цветущей розы.