Array Коллектив авторов - Невеста зверя (сборник)

Руки его, усеянные крупными пожелтевшими бородавками, двигались проворно и изящно. Вдруг он поднял один наперсток – там обнаружился флорин. Повернул, покружил другой наперсток правой рукой – гляди-ка, вот и ржавый геллер. Монетки он показывал лишь на миг – вызвав восхищенные вздохи толпы, они сразу снова исчезали в своем медном убежище.

– Нюхом чую, что у тебя в кулачке десять пфеннингов, – скороговоркой пробормотал сквозь зубы костлявый человечек. Эльстер сама не поняла, как расслышала сквозь крики зрителей: «Левая, левая рука!» – Что, поставишь на новую жизнь? Сменяешь железо на золото?

Правой рукой он приподнял наперсток, демонстрируя сверкающую марку, круглую, как солнышко, с вычеканенным на ней девичьим лицом. Маленькая Эльстер поднялась на цыпочки и чуть не перевернула стол, пытаясь рассмотреть лицо на монетке. Оно было не похоже ни на мамино, ни на бабушкино – ни на чье из женщин, которых она знала. Монетка была самым восхитительным предметом, который она когда-либо видела: золото сверкало и обещало ей все что угодно. Все-все. Ей так захотелось выиграть у этого чудака монетку, что аж слюнки потекли.

Когда она выпустила край стола, десять пфеннингов выкатились у нее из вспотевших пальцев. Человечек поймал монетку наперстком:

– Выбирай наперсток, сорочья душа! Золотой-то хочется? Левый, правый, средний? Или передумала?

Эльстер впилась в стол глазами, наблюдая за движениями рук. Но уследить за ними никак не удавалось – она просто закрыла глаза, потянулась вперед и вцепилась в руку наперсточника. Его кожа показалась гладкой и твердой, как слоновая кость.

– Вот этот, – выдохнула Эльстер.

Мужчина раскрыл ладонь, и она увидела, что наперсток пуст.

– Может, в другой раз повезет. – Он улыбнулся, и она увидела, что его передние зубы металлические – левый тусклый, железный, а правый блестящий, золотой.

От стола ее оттащила сильная рука.

– Глупая девчонка, – проворчала бабушка и отвесила ей затрещину. – Теперь ничего, кроме наперстка, не получишь.

Внизу, в погребе, камни сочились влагой. От запаха плесени Одилия расчихалась. Она заметила, что отец дрожит от холода. Под ногами была свежевскопанная земля. В нишах стен стояли ящики. В клетке на табурете сидел плачущий человек в накинутой на плечи грязной ливрее королевского двора.

– Последний гонец от принца. – Папа ткнул в драгоценное ожерелье, поблескивавшее у ног узника. – Принес взятку, чтобы помолвку разорвать.

Отец хмыкнул, наклонился и порылся в земле пальцами. Одилия помогла ему разгрести грязь, скрывающую тусклое, серое яйцо.

– Но, папа, он ведь не виноват…

Чародей осторожно вытащил из земли яйцо.

– От традиций не уйдешь, милочка. Еще Софокл писал: «Никто не любит гонца, приносящего дурные вести».

Он вынул из плаща булавку и проколол яйцо, бормоча слова из rara lingua. Затем подошел к пленнику – тот, трясясь, упал на колени. Чародей подул в дырку – из яйца вырвались вонючие сернистые пары и окружили гонца. Его вопли перешли в отчаянные крики певчей птицы.

– Пошлем его принцу в позолоченной клетке с посланием: «Мы с радостью принимаем ваше предложение устроить бал по случаю помолвки». Эх, надо было превратить его в попугая, тогда бы он сам это сказал.

– Папа… – вздохнула Оливия.

– После свадьбы я верну ему прежнее обличье. Обещаю. – Он отнес яйцо к полкам и вытащил ящик с зарытыми в землю колдовскими яйцами. – Какой король лучше заботится о своих подданных?

Принц скорее вычистил бы все стойла во всех конюшнях королевства, чем объявил на балу о своей помолвке с дочерью чародея. Наверняка отец замыслил его погубить, иначе зачем он обрек его на брак с этой гарпией?

– Отец, образумься! Отчего бы мне не жениться на дочери герцога Бременского? – Принц поглядел на небо. Небо было поддельное: мастера расписывали потолок бального зала. С очередным движением кисти появилось облако.

– На той, которая так красива, что родители заперли ее в монастыре? – поднял брови король. – Мальчик, твоя жена должна быть верна тебе одному. Если эталон мужчины для нее Бог, то тебя она вообще уважать не будет.

– Тогда на той графине из Шаумберга…

Король вздохнул:

– Сынок, хорошеньких наследниц с богатыми поместьями много, но волшебства в приданое не получит ни одна из них.

– Волшебства? Да это просто фокусы!

– Превращение в индюка – не фокус. К тому же фон Ротбарт – самый ученый человек, которого я знаю. Если у его дочери есть хотя бы половина его ума и таланта…

– Мертвыми языками да высокопарными стишками царству не поможешь.

Король рассмеялся:

– Только не говори этого кардиналу Пассерину.

В тишине Одилия подняла глаза от пожелтевших страниц книги, в которой рассказывалось, что птенцы пеликана появляются на свет мертвыми, и только мать воскрешает их, клюнув себя в грудь и дав им напиться теплой крови. Одилия своей матери не помнила. Папа никогда не отвечал на вопросы о ней.

Она погасила свечу в подсвечнике и открыла ставни. Ночь за окном была полна загадочных звуков. Одного шума ветра хватило бы, чтобы выманить ее из комнаты.

Одилия подошла к комоду, открыла нижний ящик и нашла под старыми кофтами последнее из припрятанных золотых яиц гербового орла. Она могла бы разбить его сейчас, обратиться ночной птицей и улететь на свободу. Она задумалась об этом соблазнительном плане, глядя на собственное, едва заметное отражение в блестящей скорлупе, затем протерла ее полой халата.

Но желание увидеть лицо Эльстер было сильнее.

И Одилия, как во многие другие ночи, собрала и связала между собой простыни и старую одежду, чтобы по ним, как по веревке, спуститься вниз со стены отцовской башни.

Когда она спускалась при лунном свете, мимо ее головы пролетела какая-то крупная птица. Одилия застыла, оберегая яйцо за пазухой, только пыль из кирпичной кладки под ногами посыпалась под ногами. Летучая мышь? Отец называл их вредителями и охотился на них, оборачиваясь филином. Если он ее увидит… Нет, не заметил – а то бы сразу потребовал вернуться к себе. Может быть, это гербовый орел? Крепко вцепившись в веревку, она ждала конца света – ведь именно это, по словам папы, случится, если орел улетит из клетки. Но отчаянно бившееся сердце постепенно успокоилось, и Одилия сама устыдилась своих страхов. Фон Ротбарт-старший сейчас наверняка спит за столом, размазав щекой чернила на странице. Гербовый орел понуро сидит за крепкой решеткой. Наверное, он тоже мечтает о свободе.

Спрыгнув на землю, Одилия побежала ко рву. Лебеди спали на берегу, закинув длинные шеи за спину и спрятав головы под белоснежные крылья.