Array Коллектив авторов - Легенды о призраках (сборник)

– Папа, здесь у нас с Джимми нет будущего. Ты это знаешь. Так было еще до всего, что произошло. Счета накапливаются, и…

– И ты думаешь, что твое бегство отменит тот факт, что жизнь тяжела? – сказала бабушка. – Езжай одна, оставь мальчика. По крайней мере он будет расти в окружении достойных людей. – Она сделала шаг к маме, и на секунду мне показалось, что она собирается дать ей пощечину. Так уже было, и не раз, хотя она никогда не делала этого в присутствии Уолтера, и мне бы не хотелось, чтобы это произошло.

Я подумал, что лучше мне вернуться в дом, к фасоли и радио. Я попятился и наступил на ногу тете Мэри. Я не слышал, как она подошла.

– Фасоль рассыпалась по полу, – без выражения сказала она, и все посмотрели на нас.

Я спрыгнул с крыльца и, увернувшись от руки деда, со всех ног побежал к кукурузному полю.

Я бежал по полю долго, исцарапал сорняками руки и ноги. Я обливался потом и был с ног до головы покрыт пыльцой. Затем я понял, что за мной больше никто не гонится. Я бросился на землю между высокими рядами и стал смотреть на небо – его было видно в узкие просветы между темно-зелеными листьями.

Никто мне не говорил о переезде. Еще два дня назад я, может быть, подумал бы, что это будет здорово – целое приключение. Но ведь тетя Мэри и дети Стюартов, скорее всего, еще увидят птеродактиля. Они ничего не знали и не хотели знать о нем, кроме того, что он – зло. А я его никогда не увижу. Это было несправедливо.

Наверное, я заснул, несмотря на то, что был очень расстроен и у меня все чесалось и было жарко, потому что в следующее мгновение солнечный свет был уже косой, вечерний. Где-то неподалеку шуршали листья. Кто-то ходил по полю, всего в нескольких рядах от меня. «Джимми!» – послышался голос деда.

Судя по тону, он еще сердился, поэтому я не пошевелился. Если меня найдут, я всегда могу сказать, что не слышал. Все кукурузные поля заглушают звук, а дедово, похоже, делало это даже сильнее, чем все остальные. Судя по дрожанию верхушек, дед был всего в нескольких рядах, а на слух казалось, что он чуть ли не в миле от меня.

Когда голос и движение кукурузных стеблей удалились к западу, я начал думать, что мне пора домой. Я хотел есть и, наверное, мог бы убить за бутылку кока-колы. А если злой дед бродит здесь, из этого следует, что дома его нет.

Я встал и уверенно направился в сторону, противоположную той, куда ушел дед. Я пробирался прямо поперек рядов. Если я и сшиб бы несколько стеблей, то всегда мог свалить это на оленя, или на енотов, или на Дьявольскую птицу.

Поле тянулось бесконечно. Я и не знал, что забрался так далеко – или я тогда бежал быстрее, чем мне казалось, или теперь шел не в том направлении. Я взял чуть-чуть к югу – дом точно должен был быть в той стороне. Даже среди высокой кукурузы было ясно видно, в какой стороне заходит солнце.

О кока-коле я перестал даже мечтать. Теперь я был бы рад напиться и из поливочного шланга, и даже просто из канавы. У земли, в тени кукурузы, уже начали проявляться первые островки сумерек, застрекотали сверчки, оживились комары. Я без конца шлепал по телу ладонью и махал руками.

Я шел не очень тихо. Наверняка дед меня уже услышал и идет в мою сторону. Наверняка остальные тоже меня ищут. Наверняка собаки меня скоро учуют. Я остановился и прислушался.

Откуда-то издалека снова послышался голос деда. Точно определить направление было невозможно, но я двинулся в ту сторону, откуда, как мне показалось, донесся его крик.

Вдруг я плечами почувствовал накатившуюся волну воздуха. Над головой пронеслась тень. Я посмотрел вверх – и увидел ее.

Все мои идеи о птеродактиле рассыпались в пыль. У нее были перья – пыльные черные перья. Кончики крыльев заканчивались чем-то вроде пальцев, которые шевелились в воздухе. У нее был длинный прямой острый клюв и лицо, похожее на сгнившую в сухом сарае тыкву. И красные глаза, о которых говорила тетя Мэри.

Не глядя на меня, она полетела дальше. Ее длинный хвост заканчивался чем-то вроде ромба. Если бы я увидел только его, то еще некоторое время продолжал бы думать, что это птеродактиль. Скоро птицу скрыли метелки кукурузы, и она исчезла из виду.

Я не помню, как упал, – но упал прямо на задницу, в пыль. Кое-как поднялся на ноги. Все руки были в царапинах. Надо было выбраться из кукурузы. Я хотел к маме. Я побежал.

Где-то – не очень понятно где – к заходящему солнцу взвился придушенный крик. «Койот», – подумал я. А затем: «Нет – дед».

Через несколько секунд я продрался сквозь последний ряд кукурузы и запнулся о край оросительной канавы. Лягушки посыпались в разные стороны, словно камушки. Я вовремя притормозил, а то присоединился бы к ним на дне канавы. Кто-то – не дед, Уолтер – звал меня по имени, и на этот раз я закричал в ответ.

Она ударила меня прямо между лопаток, и это был не только не птеродактиль, это был сам дьявол, как и говорила Мэри. Лапа, схватившая меня за затылок, была горячей, жесткой, подвижной и сильной, как человеческая рука. Она вдавила меня лицом в грязь. Я извивался, как мог, пытаясь вырваться, но она была очень тяжелой – птицы не могут быть такими тяжелыми. Она пришпилила меня, словно бабочку, я ничего не видел из-за травы, задыхался и скреб пальцами землю.

Я подумал о маме. А затем я ее услышал. Она кричала, кричала так, что мне стало страшно. Ей ведь нельзя было волноваться.

И вдруг тяжесть, давившая мне на голову, исчезла, как будто ее и не было. Меня подняли на ноги, я стер грязь с глаз и посмотрел в небо. Но Дьявольская птица исчезла.

Уолтер тряс меня сзади за плечи.

– Джимми. Джимми, ты дышать можешь? Скажи что-нибудь.

Мама была передо мной, в нескольких ярдах. Она была вся белая и дышала как-то нехорошо. Я подбежал к ней, зарылся лицом ей в бок и стал реветь. Уолтер сказал: «Люси!» – и она посмотрела на меня, кивнула и погладила меня по голове.

Мы, так и не разнявшись, пошли к дому, и я не упал только потому, что она меня держала.

Все в округе узнали о дедовом сердечном приступе, из-за того, что он был связан с появлением Дьявольской птицы, и на похоронах было много людей, которых я вообще не знал – даже пара студентов из Хьюстонского университета. Когда мы после церкви собрались на улице, тетя Мэри принялась орать на этих посторонних, и бабушка взяла ее за руку и отвела подальше. После этого она опять стала нормальной.

Через несколько недель мама и Уолтер, который сказал мне, чтобы я звал его Уолтером и что я самый большой храбрец из всех, кого он видел в своей жизни, поженились, а меня официально назвали Джеймсом Эрлом Лионом. Еще через некоторое время мы погрузили все, что смогли, в грузовик Уолтера и уехали в Портленд, штат Орегон. Мама взяла с собой всего три банки для консервирования и ничего с ними не делала – только ставила в них цветы. Никто из нас больше не был ни там, где мы раньше жили, ни у бабушки. Мама даже не поехала на ее похороны. Она иногда говорила мне, что ей жаль, но я никогда не понимал – чего.