Скотт Вестерфельд - Загробные миры

Я сжала ее ладонь, попытавшись улыбнуться. Она и не догадывалась о том, что произошедшее со мной в прошлом месяце уже никогда не исчезнет.

Вечером мама объявила, что мы будем делать равиоли. Это не так сложно, как кажется. Нужно очень тонко раскатать тесто, но мы завели для данной цели машинку с валиками и используем формочку для печенья, чтобы кусочки получались одинаковыми. В качестве начинки мама выбрала сыр рикотту.

– Приди я домой пораньше, смогла бы ее тоже приготовить, – сказала она, когда мы приступили к делу, смерив баночку магазинной рикотты недоверчивым взглядом.

Еще до того, как нас бросил папа, она считала, что человек греховно ленив, если знает, как сделать что-нибудь собственноручно, но покупает все в супермаркете.

– Переживем, – возразила я.

Вскоре тесто было замешано, и, послав в машинку первый комок, я повернула рычажок, чтобы начали вращаться валики. Мама принимала раскатанный конец теста, толщиной с монету и с вкраплениями размолотого черного перца.

Мы работали в тишине. После того, как старик забрал у меня Минди, мы впервые готовили вместе. Я скучала по ее незаметному присутствию в углу и тому, как она наблюдала за нами, пристально, но, как и обещала, молча.

Мама начала со своего обычного вступления:

– Как школа?

– Лучше, – произнесла я.

Она подняла глаза от миски с рикоттой, которую крошила вилкой.

– Лучше?

– Друзья прекратили ходить вокруг меня на цыпочках.

– Отлично. А что насчет остальных? В смысле ребят, с которыми ты не дружишь.

– Джейми держит их в узде.

Мама рассмеялась.

– Как Джейми?

Я не сразу поняла, что у меня нет достойного ответа.

– Мы, в основном, разговариваем обо мне. В последнее время из меня довольно паршивая подруга.

Мама потянулась вверх и стерла кухонным полотенцем муку с моего подбородка.

– Уверена, Джейми не считает тебя плохой подругой. Вероятно, она хочет подставить тебе плечо и делает это так, как умеет.

– Угу, и ей как раз удается вызывать меня на откровенность, – проворчала я и поклялась, что при следующей встрече с Джейми тоже вникну в ее проблемы.

– А о чем ты с ней сегодня откровенничала?

Я смерила маму сердитым взглядом. Хоть бы попыталась проявить деликатность, что ли.

– Обо всем, что мне взбрело в голову.

В ответ она тоже смерила меня взглядом.

– Например?

Очевидно, мама решила не дать мне сорваться с крючка. Но я вряд ли могла поведать ей, что мы обсуждали моего таинственного парня, чувство вины оставшихся в живых и околосмертный опыт, лишающий человека способности строить планы на будущее. А еще я не могла рассказать ей о том, что мою близкую подругу, привидение Минди, украли.

Однако требовалось продолжать диалог.

– Иногда по утрам, когда я просыпаюсь, нужно много времени, чтобы вспомнить, кто я. Кстати, далеко не сразу все, что случилось в прошлом месяце, загружается в мозг. Но даже здорово ничего не знать. Пусть даже я забываю всего на пять минут.

Она не ответила, возможно потому, что выражение моего лица не соответствовало словам. Я вспоминала о том, как губы Ямы сделали сон вообще возможным.

Мы начали лепить равиоли. Вырезали из раскатанного пресного теста кружочки, плюхали в серединку полную ложку начинки, сворачивали их и защипывали пальцами. Мама проходила по защипанным краям вилкой, делая их гофрированными, чтобы равиоли напоминали уменьшенные кальцоне. [101]

Дело продвигалось медленно, и я в какой-то миг задумалась, а оправдывает ли это блюдо предпринятые нами усилия. На каждую штуку требовалось около тридцати секунд, а тарелка с крошечными равиоли опустошалась моментально. Однако в них таилось некое совершенство, напоминающее о мебели в кукольном домике.

– Кстати, когда ты говорила с отцом? – вдруг спросила меня мама.

Я удивилась. Она никогда не заводила речь о папе, если была возможность избежать этой щекотливой темы.

– Я послала ему эсэмэс с благодарностью за новый телефон, – буркнула я.

– Я имею в виду не эсэмэс, а настоящий разговор.

Странно.

– Значит, в Нью-Йорке.

– Он до сих пор тебе не позвонил? – Ее губы скривились от гнева, который был направлен на него, но я тотчас почувствовала себя виноватой. – Вы, двое, должны больше общаться.

– Почему ты так решила?

– Он – твой отец. Однажды он тебе понадобится.

Я оторвалась от работы и таращилась на маму. А она занималась краями, причем ее руки тряслись, показывая, чего ей стоило само упоминание о папе.

– Боже мой! – неожиданно воскликнула она. – Мы даже не поставили кипятиться воду.

Она отвернулась, чтобы смыть муку с рук, а я наблюдала за тем, как она всыпает в нашу самую большую кастрюлю длинную струйку соли и затем наполняет ее водой из-под крана. Несколько раз щелкнул автоподжиг на плите, и следом, пыхнув, вырвалось пламя.

Мама пристально смотрела на плиту. Я не знала, что у нее на уме.

– Выключишь, когда она закипит? – весело спросила она, обернувшись, и быстро прошла в коридор. – Я отлучусь на минутку!

– Конечно, я не дам воде подгореть, – ответила я, повторяя старую и глупую шутку из своего детства. Мне стало любопытно, а не заплакала ли мама. Но из-за чего?

Наверняка одна из подруг заявила ей, что сейчас я нуждаюсь в полноценной семье, и моя мама должна переступить через себя в том, что касается папы. Но неужели мать действительно считает, что мне нужна его помощь, чтобы разобраться со своими проблемами?

У меня есть она, и Джейми, и Яма. Может, мама и не знает о последнем, но мне есть на кого положиться. Осталось лишь вернуть Минди.

Я свернула последний равиоли. Он получился не очень круглым, и в середину поместилось только полпорции рикотты. Мне удалось защипнуть свое произведение, а затем я отряхнула руки.

– Готово! – объявила я.

– Выглядит аппетитно, – раздался за спиной мужской голос.

Я поежилась и крутанулась на месте. Надо же: на кухне возник старик в лоскутной куртке. Его бледная кожа напоминала муку.

Я молча потянулась к подставке для ножей и выудила тонкий обвалочный нож.

– Ну-ну, Лиззи. – Он растопырил пальцы и выставил напоказ широко раскрытые ладони. В кухонном свете его бесцветные глаза сверкали. – Это невежливо!

– Тише! – зашипела я, оглядываясь через плечо в сторону коридора.

– Дитя, я все время невидим. В моем возрасте верхний мир губителен для сердца.

Я покосилась на пол… старикашка не отбрасывал тень, но ему было не место на маминой кухне!

– Этот дом мой, – процедила я. – Убирайся вон!

– Но у нас есть незавершенное дельце.

– Не здесь.

Он поманил меня к себе.

– Тогда переходи.

Я опять проверила коридор. По-прежнему – никаких признаков мамы. Но сердце колотилось, и рука с ножом подрагивала. В теле было слишком много адреналина, чтобы проскользнуть на обратную сторону.