Хелен Уэкер - Голем и джинн

Он смотрел на жену, хлопочущую на кухне:

— Ты сама хоть немного поспала?

— Немного, — улыбнулась она рассеянно.

— Принести что-нибудь на ужин? Может, купить у мясника печенку?

— А это не слишком дорого?

— Думаю, иногда мы можем это себе позволить. — Он потянулся к ней и поцеловал. — Нам ведь надо, чтобы у тебя были силы.

«На случай, если мы заведем детей», — чуть не прибавил он, но в последний миг сдержался. Майкл никогда не спрашивал у нее, хочет ли она детей. Это был еще один разговор, который не состоялся между ними перед свадьбой. Надо будет это обсудить, и скоро. Но не сейчас, хотя… Он уже опаздывает на работу. Майкл еще раз поцеловал жену и ушел. Он одолел уже половину пути до приютного дома, когда вдруг вспомнил вопросы Хавы о Джозефе Шале. Каким-то странным образом они переплелись у него в голове с ночным кошмаром: народные сказки, истории из детства… Ну да, конечно, Джозеф Шаль искал книгу, которую читал еще мальчиком. И он надеялся, что она была у его дяди. Майкл вспомнил, как в последний день Шивы нашел ранец со старыми книгами и поставил его в книжный шкаф. Знай он, что так получится, наверное, сохранил бы их, — может, среди них была как раз та, которую искал старик Джозеф…

Он нахмурился. А разве там не было еще и пачки исписанных бумаг, которые он тоже засунул в ранец и принес домой? Воспоминания путались и напоминали бред — сразу же после этого он угодил в больницу на Суинберне, — но, пожалуй, именно так все и было. И что же случилось с ранцем? Дома его точно нет: они имели так мало вещей, что он непременно его заметил бы. Неужели он остался на старой квартире?

Он опаздывал на работу, но воспоминания о ранце и бумагах уже захватили его. Тем более до его старого жилья всего несколько кварталов. Майкл быстро поменял курс.

Один из его бывших соседей по комнате открыл ему дверь, моргая, как еще не проснувшаяся сова. «Кожаный ранец? С бумагами? Давай посмотрим. Кажется, что-то такое здесь было…» И ранец действительно нашелся, спрятанный под низеньким столиком в горе грязного белья. Точно там, где Майкл оставил его несколько месяцев назад. Он взял его с собой в приютный дом, потому что не хотел открывать, пока не останется один. От дяди у него сохранилось так мало вещей, что эти бумаги, пусть и бесполезные, казались ему драгоценными.

Придя на работу, Майкл первым делом проверил, не случилось ли за ночь или за утро чего-нибудь экстраординарного. Успокоившись, он запер дверь кабинета и открыл ранец.

Радостное волнение тут же потухло. Похоже, все эти записи делались для какого-то мистического изыскания. Он быстро пролистал страницы со схемами, концентрическими кругами, спиралями и лучами, испещренные надписями на иврите. Тут и там, среди всей этой эзотерической писанины, попадались заметки на идише, в которых подводились итоги сделанного. Майкл продолжал листать страницы без особого интереса, с грустным сожалением. Он все-таки считал дядю достаточно разумным для того, чтобы не заниматься подобной ерундой.

Вдруг на глаза ему попалось одно предложение, и он замер, похолодев.

«Я дал ей имя Хава».

Он бессмысленно смотрел на слова, написанные знакомым почерком. Проверил дату наверху — с тех пор прошло не больше года. Майкл медленно перевернул страницы и начал с начала.

Кто я такой, чтобы уничтожить ее? Она безгрешна, как любой новорожденный младенец…

Случай с киншем: она слышит желания и страхи людей, и они рвут ее на части. Как этому противостоять? Тренировкой и дисциплиной. Кстати, это относится и к моим мыслям, иначе бог знает что может случиться.

Как удалось ее создателю вложить в нее умение мыслить, своеобразный характер? Трудная задача… Одна только способность к речи требует свободной воли. Наверное, в пределах определенных границ, где-то посредине между независимостью и покорностью. Да, это относится ко всем нам, но никогда не было так трудно соблюсти равновесие и так опасно ошибиться.

Не решился проверить границы ее физических возможностей, не зная, куда это может завести. Но сегодня она приподняла угол металлической кровати так же легко, как я поднимаю чайник.

Сегодня эксперимент: самостоятельная прогулка, пять кварталов. Она справилась прекрасно.

Ночи для нее тяжелее всего. Что бы я сам стал делать, если бы мне не надо было спать и я не интересовался бы книгами? Я тоже не очень хорошо сплю в последнее время: постоянно беспокоюсь за ее будущее и за безопасность окружающих. Она знает, конечно, но мы об этом не говорим.

Ее умственная дисциплина заметно улучшается. Еще одна прогулка до магазина и обратно; все прошло хорошо. Наблюдение: среди всех желаний, которые она должна научиться игнорировать, нет ни одного сексуального. Вряд ли это простое совпадение, хотя, возможно, она просто не говорит мне, щадя мою скромность. Мог ли ее создатель, зная, что делает для клиента жену, закалить ее от чужих заигрываний? Это обеспечит ее верность, а своему хозяину она просто обязана будет отдаваться, учитывая связывающие их узы. Ужасная, отвратительная мысль. Никак не могу заставить себя заговорить с ней об этом.

Совместное проживание становится все тяжелее. Надо найти ей занятие. Швея? Прачка? Ей необходима физическая активность. Если бы только женщины могли класть кирпичи или быть грузчиками…

Сможет ли она когда-нибудь по-настоящему полюбить кого-то, быть счастливой? Начинаю на это надеяться, хоть это и противоречит всякой логике.

Сегодня ходил с ней в приютный дом и познакомил с Майклом. Она справилась хорошо, хоть и была немного напряжена, и у нее никак не получалось не слушать чужие мысли. И все-таки я верю, что она уже готова к определенной степени независимости. Майкл, как всегда сообразительный, подсказал пекарню Радзинов.

Я дал ей имя Хава. Что означает «жизнь». Напоминание самому себе.

Майкл дрожащей рукой отложил бумаги. Его дядя сошел с ума. Это единственное объяснение. Она женщина, живая женщина. Она его жена. Она тихая, добрая, заботливая. Пример для всех женщин, отличная хозяйка и повариха.

Она редко спала. И кажется, всегда знала, о чем он думает.

Поток мелких деталей затопил его мозг, словно дядины слова сломали плотину. Ее прохладная кожа. То, как она слушала его, — словно не ушами, а всем телом, словно слышала что-то помимо звука. Сверхъестественная способность угадывать каждое его желание. Ее редкий смех. Отстраненность в ее взгляде.

Нет. Он боролся с этим потоком, приказывая себе мыслить логично. Его дядя верил, что… Что? Что она не человек, а какое-то существо? Что его ночной кошмар был реальностью?

На столе перед ним оставалось всего несколько страниц. Он не хотел читать, его тошнило, но непослушная рука сама переворачивала их. Почерк дяди стал торопливым, как у студента, не успевающего подготовиться к экзамену. Он что-то обводил, вычеркивал, переписывал. «Проверить по Канону Акивы бен Иосифа, потом сравнить с теорией Аббы Иосифа бар Хамы. Несовместимы? А был ли прецедент?» Майкл переворачивал страницы, и почерк становился все более небрежным и неразборчивым, как будто писавший невыносимо устал.