Хелен Уэкер - Голем и джинн

Но пока ей продолжало везти: ни одной из соседок не было дома. Она может не спеша решить, где лучше спрятать деньги. А потом пойдет в шикарное кафе и позволит себе съесть целую тарелку курицы с печеным картофелем. Анна зажгла свечу, которую они держали в чашке у двери, и начала искать подходящий тайник: дыру в полу или отставший кусок штукатурки.

— Я бы не стал на твоем месте, — раздался голос у нее за спиной. — Слишком легко обнаружить. Лучше носи их с собой, раз уж они так тяжело тебе достались.

Он стоял в дверях, полностью перекрывая проем. Два шага — и он уже был внутри и запирал дверь на задвижку.

В ужасе она шарахнулась назад и ударилась о стену плечом. Свеча выпала из чашки и, зажженная, покатилась по полу. Он все с той же грацией нагнулся, поднял ее и поднес к лицу женщины:

— Сядь, Анна.

Она соскользнула по стене и села, прикрывая живот руками.

— Пожалуйста, не трогай меня, — прошептала она.

Он насмешливо взглянул на нее, но ничего не сказал, а только обвел глазами маленькую темную комнатку. На мгновение ей показалось, что ему неловко здесь.

— Я не собираюсь оставаться тут дольше, чем необходимо, так что давай поговорим.

Он тоже сел и поставил свечу между ними. Даже сидя на полу со скрещенными ногами, он возвышался над ней, как грозный судья. У нее потекли слезы.

— Прекрати, — равнодушно сказал он. — Если уж у тебя хватило духу шантажировать меня и угрожать мне, то не стоит распускать нюни теперь.

Усилием воли Анна заставила себя успокоиться и вытерла лицо. В руке она все еще сжимала конверт. Если отдать его и извиниться, он, может, простит ее и уйдет?

Но непослушные пальцы еще крепче ухватили конверт. Эти деньги — ее будущее. Ему придется забрать их силой.

Но похоже, применять силу он не собирался, по крайней мере пока.

— Как ты нашла меня? — задал он первый вопрос.

— Твоя мастерская, — пискнула Анна. — Я пошла в Маленькую Сирию и ходила там по улицам, пока не увидела на вывеске твое имя. Потом дождалась, когда ты выйдешь, и убедилась, что это действительно ты.

— И ты никому больше не рассказывала? У тебя нет сообщников?

— Кто бы мне поверил? — криво усмехнулась она.

Похоже, это его устроило, и он продолжал:

— Хаву ты тоже шантажировала? Если помнишь, это она искалечила твоего любовника. Я только спас ему жизнь.

— Я все помню, — огрызнулась она, — хотя, если ты помнишь, я сама была избита до полусмерти.

— Тогда ответь на мой вопрос.

Она колебалась, и то, что отразилось на ее лице, стало ему лучшим ответом.

— Понятно. Ты боишься ее. Похоже, больше, чем меня.

Она с трудом сглотнула:

— Что она такое?

— Это ее секрет, а не мой.

Анна слабо хихикнула:

— А что ты такое?

— Что я такое, это не твое дело. Ты только помни, что, если меня разозлить, я делаюсь опасным.

— Вот как? — Она выпрямила спину. — Я тоже. И я не зря угрожала. Я пойду в полицию, если меня вынудят.

— Забавная угроза от человека, который держит в руке конверт с деньгами. Или ты хочешь снова шантажировать меня, когда первый платеж кончится? Ты собираешься грабить меня понемногу в расчете на мою скромность и добрую волю? Имей в виду, что они обе уже подходят к концу.

— Я не воровка, — гордо сказала она, — и не собираюсь больше делать ничего подобного. Мне просто надо немного денег, чтобы дожить до того времени, когда родится ребенок и я смогу найти работу.

— А что ты сделаешь с ребенком? Будешь держать его здесь. — Он с отвращением огляделся.

— Наверное, отдам его. Есть много женщин, которые хотят ребенка. Некоторые даже готовы платить. — Она пожала плечами с деланой беззаботностью.

— А твой любовник? Он знает об этом плане?

— Не называй его так! — с гневом сказала она. — Он мне никто, и ребенку тоже. Почему меня должно волновать, что он думает? Той ночью он велел мне от него избавиться. Назвал меня хитрой шлюхой и сказал, что ребенок не его. Между нами все было бы кончено, если бы не Хава. — У нее нервно сжалось горло. — Но то, что она сделала, — это неправильно. Я слышала, он даже ходить не может. И доктора говорят, что теперь у него все будет болеть до конца жизни.

Он явственно вздрогнул:

— А Хава слышала об этом?

— Откуда мне знать. Я не показывалась в пекарне с тех пор. Только прочитала в газетах об ее замужестве.

Джинн словно обратился в камень:

— Каком замужестве?

— А ты не знал? — улыбнулась она, радуясь, что наконец-то у нее появилось преимущество. — Она снова вышла замуж, очень скоро после той ночи, за некоего Майкла Леви. — Шок на его лице придал ей смелости, и она заговорила быстрее: — Он социальный работник и, разумеется, беден как мышь. Но она все-таки за него вышла, так что, наверное, между ними что-то было, как ты думаешь?

— Замолчи, — прошептал он.

— А вы с ней так хорошо смотрелись, когда танцевали вместе.

— Замолчи!

Он не отрываясь смотрел на стену над ее головой. Анна помнила, что такой же вид был у ее отца, когда он узнавал дурные новости: как будто пытался отменить правду одной только силой воли. Он всего лишь мужчина, по крайней мере в этом. На мгновение она почти пожалела его.

— Те деньги, что у тебя в руках, — сказал он ей странным, задушенным голосом, — считай, что я дал тебе в долг. И скоро этот долг придется отдать. Если последуют еще какие-то угрозы мне, или Хаве, или еще кому-то, они получат достойный ответ. Мое терпение подошло к концу.

Он протянул руку и пальцем прижал горящий фитилек свечи. Пламя тут же взорвалось раскаленной белой струей огня. Анна вскрикнула и отвернулась, закрыв глаза. Почти сразу же свеча стала гореть как обычно, но, когда девушка повернулась, Джинна уже не было в комнате.

За углом направо от приютного дома, в полуподвале, располагалась невзрачная забегаловка под названием «Пятнистая собака». Популярное среди поденщиков и портовых рабочих заведение, в середине дня — когда труженики ночной смены еще отсыпаются после утренних возлияний, а остальные работают — оно было почти пустым. Вот и сейчас тут присутствовали лишь две живые души: бармен, который, воспользовавшись временным затишьем, сметал с пола старые опилки и насыпал новые, и Майкл Леви, занявший маленький столик в темном углу.

Майкл не пил днем с тех пор, как, окончив школу, он со своими приятелями обсуждал воспламенявшие их тогда идеи, — никогда те не казались такими благородными и верными, как за рюмкой шнапса. Но сейчас он пил просто для того, чтобы напиться. Перед ним на столе лежала стопка дядиных записок, стоял не особенно чистый стакан и бутылка напитка, незаслуженно именующего себя «виски». Ее содержимое сильно отдавало гнилыми яблоками, но тем не менее убыло уже на треть.

Майкл сделал еще один большой глоток, уже не морщась. Он пришел сюда с намерением решить, что делать с бумагами. Они были написаны дядиной рукой, и ответственность за них легла на его плечи страшной тяжестью. В них говорилось о вещах, которые просто не могли быть правдой. И все-таки Майкл начинал верить в них.