Хелен Уэкер - Голем и джинн

— На западе от Центрального парка.

Опираясь на его руку, Салех сделал несколько шагов. Боль в ногах была невыносимой. Его затошнило и чуть не вырвало, но он давно не ел, и отрыжка оказалась сухой. Светящийся человек брезгливо поморщился.

— Меня из-за тебя чуть не схватили, — посетовал он. — Надо было оставить тебя там.

— Что ж не оставил?

— Ты мог навести их на меня.

Салех сделал еще один шаг, и ноги у него подкосились. Светящийся человек едва успел подхватить его.

— Так невозможно, — буркнул он.

— Тогда оставь меня здесь.

— Нет. Ты уже приставал ко мне один раз. Теперь снова выследил. Я хочу знать почему.

Салех с трудом сглотнул:

— Потому что я тебя вижу.

— Да, ты это уже говорил. Но что это значит?

— У меня что-то случилось с глазами, — объяснил мороженщик. — Я не могу смотреть на лица. А на твое — могу. — Он вгляделся в мерцающий за его чертами свет. — У тебя внутри как будто пожар, но никто вокруг не замечает.

Светящийся человек смотрел на него, о чем-то раздумывая.

— У тебя вид полумертвый, — сказал он наконец. — Наверное, тебе надо поесть.

— У меня нет денег.

— Я угощаю, — вздохнул светящийся человек.

Они нашли простую, но чистую столовую, в которой было полно рабочих, возвращающихся с вечерней смены. Светящийся человек взял две тарелки супа. Салех ел медленно, опасаясь перегрузить желудок, и все время прижимал к боку больную руку. Он отогрелся и успокоился. Его спутник не притронулся к своему супу; он не отрываясь смотрел на Салеха.

— И давно это с тобой? — спросил он наконец.

— Началось десять лет назад.

— И ты вообще не видишь лица?

Салех покачал головой:

— Нет, не так. Я вижу лица, но… неправильно. — У него перехватило горло. — Я вижу лица с дырами. Как черепа. И если я на них смотрю, меня тошнит и начинаются судороги. И не только лица… Весь мир искажен. Думаю, это какой-то вид эпилепсии, влияющий на зрение.

— Как это случилось?

— Нет. Хватит. Я достаточно тебе рассказал. Теперь ты расскажи мне, почему я тебя вижу.

— А если я сам этого не знаю?

— Знаешь! — хрипло рассмеялся Салех. — Уж это-то я понимаю. — Он проглотил еще одну ложку супа. — У тебя какая-то болезнь?

Лицо мужчины ожесточилось:

— С чего ты взял, что я болен?

— По-моему, это логично. Если здоровые люди кажутся мне мертвецами, может, больной покажется здоровым и цветущим?

Его собеседник презрительно фыркнул:

— Что толку в логике, если она заводит тебя совсем не туда?

— Тогда расскажи мне сам, — потребовал Салех, начиная сердиться.

Светящийся человек молчал, внимательно изучая его. Вдруг он наклонился вперед и уставился прямо в глаза Салеха, как будто искал в них что-то. Светящееся лицо заслонило от Салеха весь мир, у него вдруг закружилась голова. Он сам почувствовал, как под ярким светом расширяются его зрачки.

Светящийся человек кивнул и спокойно откинулся на спинку стула:

— Да, я это вижу. Правда, с трудом, но оно точно там. Ты ведь был еще в Сирии десять лет назад, верно?

— Да, в Хомсе. Что ты увидел?

— То, что тобой завладело.

Салех застыл:

— Это нелепо. У девочки была лихорадка. Я лечил ее и заразился. Лихорадка могла привести к эпилепсии.

Его собеседник фыркнул:

— Ты заразился кое-чем похуже лихорадки.

— Бедуины вроде тебя, может, и верят в такие вещи. Но все это суеверия, и на самом деле ничего подобного не бывает.

Светящийся человек засмеялся так, словно в кармане у него был припрятанный до поры секрет.

— Ну ладно, — продолжал Салех. — Ты говоришь, мною что-то овладело. Бес, я полагаю, или джинн?

— Да. Возможно, один из низших ифритов.

— Понятно. А доказать ты это можешь?

— У тебя в середине головы тлеет искра. Я ее вижу.

— Искра?

— Крошечный красный уголек. Но он не потух, он живой.

— И ни один из полудюжины врачей, лечивших меня, его не заметил? — саркастически осведомился Салех.

— Нет, и не мог заметить.

— А ты, значит, его видишь? — усмехнулся мороженщик. — Кто же тогда ты такой?

Светящийся человек улыбнулся, словно ждал этого вопроса. Он взял в руку ложку, точно такую же как у Салеха, — уродливую ложку из толстого металла, которая прослужила уже много лет и прослужит еще больше. Осторожно оглянувшись и убедившись, что никто на них не смотрит, он вдруг смял ее, будто бумажную, и зажал в кулаке. Кулак засветился еще ярче, вот из него в тарелку потек расплавленный металл. Суп зашипел и моментально превратился в облачко пара.

Салех отшатнулся так резко, что опрокинул стул. Другие посетители, обернувшись, увидели, как он поднимается на ноги. Светящийся человек безучастно вытирал руку салфеткой.

Все подпорки из логики и разума, которые еще удерживали хрупкое сознание Салеха в относительном равновесии, закачались и затряслись сверху донизу.

Он бросился к двери, не смея оглянуться. Только очутившись на улице, он вспомнил, что там очень холодно и что в одиночку он никогда не доберется домой. Но все это было не важно. Важно было как можно скорее убраться подальше от этого — от чудовища, сидевшего напротив него и говорившего человеческим голосом.

Поврежденным плечом он ударился о фонарный столб, и перед глазами у него замелькали звезды. Голова привычно и угрожающе закружилась.

Салех очнулся и понял, что лежит на тротуаре, а на губах у него пена. Люди осторожно обходили его, некоторые наклонялись и заговаривали. Он быстро отвернулся, чтобы не видеть их лиц, и уставился на край тротуара. Прямо перед глазами возникла пара ботинок. Их владелец присел на корточки, и прекрасное, страшное лицо светящегося человека нависло над мороженщиком.

— Ради бога, — пролепетал Салех, — просто дайте мне спокойно умереть.

Джинн помолчал, словно всерьез обдумывая просьбу.

— Нет, — произнес он наконец. — Думаю, еще не время.

Салех попытался бы бороться, будь у него силы. Но его снова подняли и понесли, на этот раз не как мешок с зерном, а как ребенка, прижимая к груди. От стыда он закрыл глаза, а от усталости потерял сознание.

Он только раз ненадолго пришел в себя в вагоне надземки, застонал и попытался встать на ноги, но руки в перчатках удержали его, и он снова провалился в беспамятство. Другие пассажиры искоса поглядывали на них из-за газет, гадая, в чем тут дело. Окончательно Салех очнулся, только когда его прислонили к какой-то двери рядом с кофейней Мариам. Преодолевая боль, он распрямился и на подкашивающихся ногах спустился на тротуар. По улице от него удалялась яркая, как луна, голова светящегося человека.

Джинн сгрузил Салеха у какого-то крыльца на Вашингтон-стрит и спросил себя, не свихнулся ли он сам. Почему было не выполнить просьбу мороженщика и не оставить его умирать у фонарного столба? И что еще хуже, зачем было демонстрировать ему свои способности?