Карлос Сафон - Марина

— Такова воля бога, Михаил, — ответила ему мать.

Михаил навсегда запомнил эти слова. Смерть Андрея была страшным ударом для их матери, и следующей зимой она подхватила пневмонию. Михаил оставался с ней до последнего вздоха, сжимая ее дрожащие руки. Ей было двадцать шесть лет, но походила она на старуху.

— И на это есть воля бога, мама? — спросил он у бездыханного тела.

Ответа не было.

Через несколько дней Михаил поднялся на поверхность. Больше ничего не держало его под землей. Умирая от холода и голода, он забрел в какой-то подъезд. По воле случая его заметил врач, Антонин Кольвеник, который возвращался домой от пациента. Доктор взял его с собой в таверну, где можно было поесть горячей пищи.

— Как тебя зовут, мальчик?

— Михаил, сеньор.

Антонин Кольвеник побледнел.

— У меня был сын, которого звали так же. Он умер. А где твоя семья?

— У меня нет семьи.

— Где же твоя мать?

— Ее забрал бог.

Доктор грустно кивнул. Он взял свой чемоданчик и извлек оттуда странный инструмент, от вида которого у Михаила отвисла челюсть. В чемоданчике было много инструментов — блестящих, завораживающих. Врач приложил к его груди странную штуковину, а два конца вставил себе в уши.

— Что это?

— Нужно, чтобы прослушать твои легкие … Дыши глубоко.

— Вы волшебник? — удивленно спросил Михаил.

Врач улыбнулся.

— Нет, я не волшебник. Я врач.

— А в чем разница?

Антонин Кольвеник потерял жену и сына во время вспышки холеры много лет назад. Теперь он жил один, имея небольшую практику хирурга и непреходящую страсть к произведениям Ричарда Вагнера.

Он смотрел на мальчика в лохмотьях с сочувствием и любопытством. Михаил ответил своей фирменной улыбкой, которая заставляла поверить, что он соткан из лучших качеств.

Доктор Кольвеник решил взять его к себе. Так прошли последующие десять лет. Добрый врач дал Михаилу образование, дом и имя. Приемный сын стал ассистировать доктору на операциях и познавать загадки человеческого тела еще в ранней юности. Необъяснимая божья воля брала верх над человеком, даже несмотря на прочный каркас из костей и мяса, оживленных некоей магической искрой.

Михаил жадно впитывал эти знания, уверенный, что в науке кроется загадка, которую ему предстоит разгадать.

Михаилу едва исполнилось двадцать, когда смерть навестила его еще раз. Здоровье доктора уже давно давало сбои. Сердечный приступ случился с ним в канун Рождества, когда они с Михаилом планировали поездку на юг Европы. Михаил поклялся себе, что на этот раз смерть его не обездолит.

— Мое сердце устало, Михаил, — сказал старый врач. — Мне пора к Фриде и другому моему Михаилу…

— Я дам вам новое сердце, отец.

Доктор улыбался. Ох уж этот странный юноша со своими причудами… Кольвеник не уходил из этого мира лишь потому, что боялся оставить его одного, без помощи и защиты. Кроме книг у Михаила не было друзей. Что с ним станется?

— Ты дал мне десять лет жизни в твоей компании, Михаил, — ответил доктор. — А теперь ты должен думать о себе и своем будущем сам.

— Я не позволю вам умереть, отец.

— Михаил, ты помнишь тот день, когда ты спросил у меня, в чем разница между врачом и волшебником? Так вот, волшебства не существует. Наше тело начинает умирать сразу после рождения. Мы хрупкие создания, всего лишь гости в этом мире. И остаются после нас только наши поступки — добро и зло, которое мы причинили себе подобным. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Спустя десять дней полиция обнаружила окровавленного Михаила рядом с трупом человека, которого он называл отцом. Соседи заметили, что из квартиры доносился странный запах, и услышали крики юноши — они решили обратиться к властям. В полицейском отчете сообщалось, что Михаил, у которого после смерти доктора помутился рассудок, произвел вскрытие тела и попытался сделать ему новое сердце, используя систему клапанов и зубчатых механизмов. Михаила поместили в сумасшедший дом, откуда он сбежал двумя годами позже, инсценировав собственную смерть. Когда за его телом пришли, в ячейке морга обнаружили лишь белый саван и стаю черных бабочек.

Михаил приехал в Барселону с зачатками своей одержимости и болезни, которая проявилась полностью много лет спустя. Его не интересовали ни деньги, ни другие люди. Он никогда не гордился нажитым состоянием и говорил, что никто не заслуживает ни единого лишнего сентима, если он не готов отдать его тому, кто нуждается в нем больше. В тот вечер, когда мы познакомились, Михаил сказал мне, что жизнь почему-то всегда дает нам то, чего мы не ищем. Ему она дала состояние, известность и могущество. А между тем его душа жаждала лишь успокоения и победы над черными тенями, что притаились у него внутри…

После той памятной ночи мы с Шелли и Луисом договорились ограждать Михаила от его навязчивых идей и всячески его отвлекать. Задача была не из простых. Михаил всегда чувствовал, когда мы его обманывали, хотя и не говорил об этом. Он плыл вместе с нами по течению, изображая покорность своей судьбе и отказ от попыток изменить ход болезни… Но когда я смотрела ему в глаза, я видела тьму, наполнявшую его душу. Он нам больше не доверял.

Тем временем наше материальное положение продолжало ухудшаться. Банки заморозили все счета, а имущество «Вело Гранелл» было конфисковано правительством. Сентис, полагавший, что махинации сделают его всемогущим хозяином предприятия, оказался у разбитого корыта. Ему досталась лишь старая квартира Михаила на улице Принсеса. Нам же удалось сохранить только то, что было оформлено на мое имя: Большой королевский театр, этот бесполезный склеп, в котором я в итоге нашла убежище, и оранжерею возле железной дороги, которую Михаил использовал для своих экспериментов.

Чтобы нам было, на что жить, Луис продавал мои платья и украшения лучшему аукционисту в Барселоне. Мое приданое, так нам и не пригодившееся, стало нашим содержанием. Мы с Михаилом почти не разговаривали. Он бродил по нашему особняку, словно привидение, а его тело продолжало деформироваться. Скоро он был неспособен держать в руках книгу, да и читал с трудом. Больше я не слышала, как он плачет за стеной. Теперь он стал смеяться, и от его горького смеха посреди ночи у меня кровь стыла в жилах. Своими почти недееспособными руками Михаил исписывал в своем кабинете толстые тетради, содержимое которых оставалось для нас загадкой.

Когда к нам приходил доктор Шелли, Михаил запирался у себя в кабинете и отказывался выйти, пока его друг не уходил. Я поделилась с Шелли опасением, что Михаил хотел покончить с собой. Шелли ответил, что он опасался чего похуже. Я не смогла или не захотела понять, что он имел в виду.

Уже много времени одна безумная идея не давала мне покоя. Я видела в ней способ спасти Михаила и сохранить наш брак. Я решила завести ребенка, уверенная в том, что смогу таким образом вернуть мужа и придать его жизни смысл.