Энн Райс - Вампир Лестат

Я прекратил свое жуткое пение.

Наступила звенящая тишина. Я смотрел со сцены на эти слабые, потные, неуклюже разбегающиеся во все стороны тела. В открытые двери ворвался ветер, и я вдруг почувствовал, что руки и ноги мои почему-то застыли от холода, а глаза превратились в осколки стекла.

Ни на кого больше не глядя, я поднял с пола и прицепил на место шпагу, а потом пальцем подхватил за воротник измятый и покрытый пылью бархатный плащ. Мои движения были столь же нелепыми, как и все, что я только что делал, но для меня теперь ровным счетом никакого значения не имело то, что Никола беспрестанно выкрикивал мое имя и продолжал отчаянно вырываться из крепко державших рук друзей-актеров, которые опасались за его жизнь.

Однако среди царящего вокруг хаоса что-то привлекло мое внимание, что-то действительно очень важное, имевшее для меня большое значение. Это была фигура, стоявшая в одной из лож верхнего яруса. Незнакомец не только не бросился вместе со всеми к выходу – он даже не пошевелился.

Я медленно повернулся и посмотрел на него, словно бросая ему вызов и предлагая оставаться на месте. Он был стар, и во взгляде его я прочел бесконечное презрение. Яростно сверкнув глазами, я невольно зарычал. Казалось, этот звук вырвался из самых глубин моей души. Он становился все громче и громче, и те немногие, которые еще оставались внизу, совершенно оглохшие, трусливо бросились прочь. Даже Никола, рванувшийся было вперед, сник и скорчился на месте, зажав руками голову.

А старик в седом парике, исполненный негодования и возмущения, так и продолжал неподвижно стоять, упрямо и гневно сдвинув брови.

Я отступил назад, а потом пересек опустевший зрительный зал и остановился прямо напротив него. При виде меня он невольно раскрыл рот, а глаза его широко распахнулись.

Годы, судя по всему, наложили на него свой отпечаток: спина ссутулилась, а старческие руки стали узловатыми. Но в глазах отчетливо светились сильная воля и дух, чуждый суетности и готовности к компромиссам. Рот был крепко сжат, а подбородок упрямо выступал вперед. Из-под полы сюртука он вытащил пистолет и, держа его обеими руками, прицелился прямо в меня.

– Лестат! – услышал я крик Ники.

Прогремел выстрел, и пуля со всей силой вошла в мое тело. Я даже не шевельнулся и продолжал стоять так же неподвижно, как за несколько минут до того стоял незнакомец. По всему телу прокатилась сильная боль, но быстро прошла, оставив после себя тянущее ощущение в венах.

Хлынула кровь. Такого сильного кровотечения мне никогда в жизни не приходилось видеть. Рубашка моментально намокла, и я почувствовал, как струя крови стекает по спине. Тянущее ощущение все усиливалось, по спине и груди побежали мурашки.

Незнакомец остолбенело смотрел на меня. Пистолет выпал из его рук. Вдруг голова его откинулась назад, глаза закатились, и он, съежившись, словно из него выпустили воздух, рухнул на пол.

Ники уже взлетел вверх по лестнице и ворвался в ложу. Думая, что присутствует при моей преждевременной кончине, он истерически бормотал что-то нечленораздельное.

А я неподвижно стоял, прислушиваясь к собственному телу и особенно остро чувствуя то одиночество, на которое был обречен с того момента, когда Магнус превратил меня в вампира. И я твердо знал, что ран на моем теле уже нет.

Кровь на шелковом жилете и на спине порванного камзола почти высохла. В том месте, куда вошла пуля, плоть слегка пульсировала, в венах по-прежнему сохранялось тянущее ощущение, но раны исчезли.

Никола уже пришел в себя и смотрел на меня во все глаза, видя, что я совершенно невредим, хотя его разум отказывался в это поверить.

Оттолкнув его с дороги, я направился к лестнице. Он попытался схватить меня, но я снова отшвырнул Ники в сторону. Я не в силах был смотреть на него, не мог выносить его запах.

– Отстань от меня! – крикнул я ему.

Но он вновь подскочил ко мне и крепко обнял за шею. Лицо его опухло, и он издавал какие-то ужасные звуки.

– Отпусти меня! – на этот раз с угрозой в голосе воскликнул я. Оттолкнув его слишком сильно, я рисковал вывихнуть ему руки или даже сломать спину.

Сломать спину…

Он плакал, заикался и стонал.

Какие-то мучительные доли секунды мне казалось, что звуки, которые он издавал, еще ужаснее, чем те, которые я слышал в горах, когда умирала, распластавшись словно раздавленное насекомое на снегу моя любимая кобыла.

Едва ли сознавая, что делаю, я все же оторвал от себя его руки.

Когда я вышел на бульвар, толпа с воплями разбежалась в стороны.

Несмотря на то что его старались удержать силой, Рено бросился ко мне.

– Монсеньор! – воскликнул он, хватая и намереваясь поцеловать мою руку.

Заметив, что на ней кровь, он замер.

– Ничего страшного, мой дорогой Рено, – обратился я к нему, сам удивляясь спокойствию и мягкости своего голоса.

В этот момент что-то привлекло мое внимание, нечто такое, к чему я должен был прислушаться. Но мысль лишь смутно мелькнула в моей голове, и я продолжал:

– Не стоит думать об этом, мой дорогой Рено. Кровь на сцене не более чем иллюзия. Все это было обыкновенной иллюзией. Новейшие театральные приемы. Своего рода драма абсурда… да, именно абсурда.

И снова меня охватило странное ощущение. Я чувствовал, что в беспорядочной толпе вокруг меня, среди толкающихся и пихающих друг друга людей, стремящихся придвинуться поближе и при этом остаться на безопасном расстоянии, что-то есть. Никола застыл на месте и не сводил с меня ошеломленного взгляда.

– Продолжайте ставить спектакли, – продолжал я, не отдавая отчета в своих словах. – Пантомимы, трагедии, а если хотите, новомодные пьесы.

Вытащив из кармана пачку банкнот, я вложил ее в его дрожащие руки, а потом рассыпал на мостовой золотые монеты. Актеры боязливо бросились их подбирать, а я тем временем внимательно оглядывал толпу, пытаясь определить источник странных ощущений. Что же это? Явно не Никола, сердце которого было окончательно разбито и который стоял неподвижно в дверях пустого и покинутого всеми театра, глядя на меня полными страдания и муки глазами.

Нет, это было что-то другое, одновременно и знакомое и незнакомое мне, имеющее отношение к силам тьмы.

– Наймите лучших мимов, – продолжал я тихо, и в горле у меня клокотало, – лучших музыкантов и художников-декораторов.

Я вытащил еще пачку банкнот. Голос мой постепенно набирал силу и становился больше похожим на голос вампира. Я видел, что лица окружающих вновь исказились и руки потянулись вверх, но они боялись при мне закрывать уши.

– В своих действиях вы не ограничены ничем. Абсолютно ничем!

Я пошел прочь, волоча за собой плащ. Шпага путалась под ногами и мешала, потому что я не закрепил ее как следует.