Энн Райс - Пандора

Отец, кроме меня, единственный слушатель, строго сказал ему:

«Антоний, никогда больше так не говори! Ни здесь, ни в любом другом месте. – Отец встал и неожиданно для себя самого изложил суть нашего с ним жизненного стиля: – Держись подальше от дворца императора, держись подальше от семьи императора, будь в первых рядах на состязаниях и обязательно в сенате, но не ввязывайся в их ссоры и интриги!»

Антоний очень рассердился, но его гнев не имел отношения к отцу.

«Я сказал об этом только тем, кому могу доверять, – тебе и Лидии. Мне противно обедать с женщиной, отравившей своего мужа. Август должен был восстановить Республику. Он знал, что его ждет смерть».

«Да, и знал при этом, что Республику восстановить нельзя. Эта задача невыполнима. Империя разрослась до Британии на севере, вышла за пределы Парфянского царства на востоке; она охватывает Северную Африку. Если хочешь быть хорошим римлянином, Антоний, то встань и выскажись начистоту в сенате. Тиберий это приветствует».

«Ох, отец, как жестоко ты заблуждаешься», – возразил Антоний.

Отец положил конец спору.

Но мы с ним жили именно по тем правилам, о которых он говорил.

Тиберий не пользовался популярностью среди шумной римской толпы: слишком стар, слишком сух, лишен чувства юмора и к тому же пуританин и тиран одновременно.

Но одно достоинство его извиняло. Помимо своей все возрастающей любви к философии и познаний в ней он был очень хорошим солдатом. Самое важное качество, необходимое для императора.

Армия его высоко почитала.

Он увеличил вокруг дворца число преторианских когорт, а для управления нанял человека по имени Сеян. Но он не стал вводить в Рим легионы и говорил чертовски хорошие слова о личных правах и свободе, если, конечно, вам удавалось не заснуть под его речи и услышать эти слова. Мне он казался ужасным занудой.

Сенат сходил с ума от нетерпения, когда он отказывался принимать решения. Сами они не желали что-либо решать. Но все выглядело относительно безопасным.

Потом случилось ужасное происшествие, заставившее меня возненавидеть императора всем серд цем и потерять всякую веру в него и в его способность править.

Этот инцидент имел отношение к храму Изиды. Некий хитрый злодей, утверждавший, что он – египетский бог Анубис, соблазнил высокородную последовательницу Изиды и переспал с ней прямо в храме, совершенно задурив ей голову, – хотя я ума не приложу, как ему это удалось.

Я до сих пор вспоминаю ее как самую глупую женщину в Риме. Но, возможно, я всего не знаю.

Так или иначе, дело было в храме.

А потом этот мужчина, фальшивый Анубис, пошел к той высокородной добродетельной женщине и в самых ясных выражениях сообщил о том, что между ними произошло. Она с воплями бросилась к мужу. Разразился невероятной силы скандал.

Я в душе порадовалась, что вот уже несколько лет не бывала в храме.

Но со стороны императора последовали такие ужасные действия, которые мне и не снились.

Храм сровняли с землей. Всех приверженцев культа выслали из Рима, некоторых казнили. Всех наших жрецов и жриц распяли, их тела повесили на деревьях, чтобы, как говорили в старом Риме, «умирали медленно и гнили напоказ».

Отец пришел ко мне в спальню. Приблизившись к маленькому святилищу Изиды, он взял статую и швырнул ее о каменный пол. Потом поднял куски побольше и разбил каждый из них. Он растер их в пыль.

Я лишь молча кивнула.

Вне себя от горя и потрясения, я ожидала, что он станет осуждать меня за старые привычки. Все происходящее повергало меня в ужас. Начались гонения на другие восточные культы. Император собирался отнять право устраивать святилища у многих храмов по всей Империи.

«Этот человек недостоин быть императором Рима, – сказал отец. – Он согбен под тяжестью жестокости и лишений. Он негибок, скучен и страшится за свою жизнь! Человек, не способный быть императором, не должен становиться императором. Во всяком случае, не в наше время».

«Может быть, он уйдет в отставку, – печально предположила я. – Он усыновил молодого полководца Германика Юлия Цезаря. Ведь это значит, что Германик будет его наследником?»

«Разве прежним наследникам Августа усыновление пошло на пользу?»

«Что ты имеешь в виду?»

«Подумай головой, – сказал отец. – Нельзя больше притворяться, что мы живем в Республике. Необходимо определись статус императора и пределы его полномочий! Необходимо создать схему наследования, исключающую убийство».

Я попыталась его успокоить.

«Отец, давай уедем из Рима. Поселимся в нашем доме в Тоскане. Там всегда так хорошо!»

«В том-то и дело, что мы не можем уехать, Лидия. Я должен оставаться здесь. Должен хранить верность своему императору. Ради семьи. Я обязан выступить в сенате».

Через несколько месяцев Тиберий отослал своего молодого и красивого племянника Германика Юлия Цезаря на Восток, чтобы убрать подальше от низкопоклонничества и лести римлян. Как я уже говорила, люди высказывались начистоту.

Предполагалось, что Германик будет наследовать Тиберию. Но Тиберий оказался слишком завистлив, чтобы слушать, как толпа восхваляет Германика за его боевые заслуги. Он хотел удалить его из Рима.

Таким образом, довольно обаятельный и соблазнительный молодой полководец отправился на Восток, в Сирию, и исчез с любящих глаз римского народа, из сердца Империи, где городская толпа вершила судьбы мира.

Рано или поздно начнется новая северная кампания, поняли мы. Германик в ходе последней кампании нанес сильный удар по германским племенам.

За обеденным столом мне в животрепещущих подробностях поведали об этом братья.

Они рассказали, как вернулись, чтобы отомстить за страшное избиение полководца Вара и его войск в Тевтобургском лесу. Если их призовут еще раз, можно закончить дело, и мои братья согласны отправиться в поход. Они принадлежали к числу тех старомодных патрициев, которые всегда готовы были сражаться.

Тем временем поползли слухи, что делатории, печально известные шпионы преторианской гвардии, кладут себе в карман треть состояния тех, на кого доносят.

Я сочла это ужасным, но отец лишь покачал головой.

«Это началось еще при Августе».

«Да, отец, – ответила я, – но тогда предательством считались поступки, не слова».

«Тем больше причин молчать. – Он устало откинулся на спинку ложа. – Лидия, спой мне. Доставай лиру. Сочини какую-нибудь смешную эпическую поэму. Давно уже я тебя не слушал».

«Я уже вышла из этого возраста», – ответила я, вспоминая глупые, непристойные сатиры на Гомера, которые я раньше придумывала так быстро и легко и которыми все восхищались. Но его просьба меня крайне обрадовала.

Я так явственно помню ту ночь, что не могу оторваться от изложения, несмотря на то что знаю, какие страдания мне предстоит описать далее.