Стивен Кинг - Корпорация «Бросайте курить» (сборник)

– Да.

Я вдруг понял, чем меня смутила раздвижная дверь в стеклянной стене. Вряд ли кому-нибудь могло прийти в голову устроить чаепитие среди зимы на балконе сорок третьего этажа. Вот и шезлонг стоит в комнате. А ветрозащитный экран почему-то сняли. Почему, спрашивается?

– Я не питаю к жене особых чувств, – произнес Кресснер, аккуратно вставляя в мундштук новую сигарету. – Это ни для кого не секрет. И вам она наверняка сказала. Да и при вашем… опыте вам наверняка известно, что от хорошей жизни замужние женщины не прыгают в стог сена к заурядному профи по мановению ракетки. Но Марсия, эта бледная немочь, эта кривляка, эта ханжа и зануда, эта размазня, эта…

– Достаточно, – прервал я его.

Он изобразил на лице улыбку.

– Прошу прощения. Все время забываю, что мы говорим о вашей возлюбленной. Кстати, уже 8.16. Нервничаете?

Я пожал плечами.

– Держимся до конца, ну-ну, – сказал он и закурил новую сигарету. – Вас, вероятно, удивляет, что при всей моей нелюбви к Марсии я почему-то не хочу отпустить ее на…

– Нет, не удивляет.

На его лицо набежала тень.

– Не удивляет, потому что вы махровый эгоист, собственник и сукин сын. Только у вас не отнимают ничего вашего. Даже если это вам больше не нужно.

Он побагровел, потом вдруг расхохотался.

– Один – ноль в вашу пользу, мистер Норрис. Лихо это вы.

Я снова пожал плечами.

– Хочу предложить вам пари, – посерьезнел он. – Выиграете – получите деньги, женщину и свободу. Ну а проиграете – распрощаетесь с жизнью.

Я взглянул на настенные часы. Это получилось непроизвольно. Часы показывали 8.19.

– Согласен, – сказал я. А что мне оставалось? По крайней мере выиграю несколько минут. Вдруг придумаю, как выбраться отсюда – с деньгами или без.

Кресснер снял трубку телефона и набрал номер.

– Тони? Этап второй. Да.

Он положил трубку на рычаг.

– Этап второй – это как понимать? – спросил я.

– Через пятнадцать минут я позвоню Тони, он заберет… некий сомнительный груз из багажника вашей машины и подгонит машину к подъезду. Если я не перезвоню, он свяжется с полицией.

– Страхуетесь?

– Войдите в мое положение, мистер Норрис. На ковре лежит двадцать тысяч долларов. В этом городе убивают и за двадцать центов.

– В чем заключается спор?

Лицо Кресснера исказила страдальческая гримаса.

– Пари, мистер Норрис, пари. Спорит всякая шушера. Джентльмены заключают пари.

– Как вам будет угодно.

– Отлично. Вы, я заметил, посматривали на мой балкон.

– Нет ветрозащитного экрана.

– Верно. Я велел его снять сегодня утром. Итак, мое предложение: вы проходите по карнизу, огибающему это здание на уровне нашего этажа. В случае успеха срываете банк.

– Вы сумасшедший.

– Отчего же? За десять лет, что я живу здесь, я предлагал это пари шести разным людям. Трое из них, как и вы, были профессиональными спортсменами – популярный защитник, который больше прославился блестящими выступлениями в телерекламе, чем своей бледной игрой, бейсболист, а также довольно известный жокей с баснословными заработками и не менее баснословными алиментами. Остальные трое – попроще. Разные профессии, но два общих момента – денежные затруднения и неплохие физические данные. – Он в задумчивости затянулся и, выпустив дым, продолжал: – Пять раз мое предложение с ходу отвергали. И лишь однажды приняли. Условия – двадцать тысяч против шести месяцев тюрьмы. Я выиграл. Тот человек глянул вниз с моего балкона и чуть не потерял сознание. – На губах Кресснера появилась брезгливая улыбка. – Внизу, – сказал он, – все кажется таким крошечным. Это его сломало.

– Почему вы считаете, что…

Он остановил меня жестом, выражавшим досаду.

– Давайте без этой тягомотины, мистер Норрис. Вы согласитесь, потому что у вас нет выбора. На одной чаше – сорок лет в Сан-Квентине, на другой – свобода. И в качестве легкой приправы – деньги и моя жена. Я человек щедрый.

– Где гарантия, что вы не устроите мне ловушку? Что я пройду по карнизу, а вы тем временем не позвоните Тони?

Он вздохнул:

– У вас мания преследования, мистер Норрис. Я не люблю свою жену. Моя многосложная натура страдает от ее присутствия. Двадцать тысяч долларов для меня не деньги. Я каждую неделю отстегиваю в четыре раза больше своим людям в полиции. А что касается пари… – Глаза у него заблестели. – На такое дело никаких денег не жалко.

Я раздумывал, он не торопил с ответом – хороший товар не нуждается в рекламе. Кто я для него? Средней руки игрок, которого в тридцать шесть лет могли попросить из клуба, если бы не Марсия, нажавшая на кое-какие пружины. Кроме тенниса, я ничего не умею, да и не так-то просто куда-нибудь устроиться, даже сторожем, когда у тебя за плечами судимость. И дело-то пустяковое, так, детские шалости, но поди объясни это любому боссу.

Ничего не скажешь, смешная история: по уши влюбился в Марсию Кресснер, а она в меня. Называется, разок сыграли утром в теннис. Везет вам, Стэн Норрис. Тридцать шесть лет жил себе Стэн Норрис холостяком в свое удовольствие и – на тебе – втрескался в жену короля подпольного мира.

Этот старый кот, развалившийся в шезлонге и дымящий дорогой турецкой сигаретой, надо думать, многое разнюхал. Если не все. Я могу принять его пари и даже выиграть – и все равно останусь с носом; а откажусь – через пару часов буду в тюряге. И на свет Божий выйду уже в новом тысячелетии.

– Один вопрос, – сказал я.

– Я вас слушаю, мистер Норрис.

– Ответьте, глядя мне в глаза: вы не имеете обыкновения жульничать?

Он посмотрел мне в глаза.

– Я никогда не жульничаю, мистер Норрис, – сказал он с тихим достоинством.

– О\'кей.

А что мне оставалось?

Он просиял и сразу поднялся.

– Вот это разговор! Вот это я понимаю! Давайте подойдем к балконной двери, мистер Норрис.

Мы подошли. У него был вид человека, который сотни раз рисовал себе эту картину в своем воображении и сейчас, когда она стала реальностью, наслаждался ею в полной мере.

– Ширина карниза двенадцать сантиметров, – произнес он мечтательно. – Я измерял. Да, я сам стоял на нем, разумеется, держась за перила. Видите чугунное ограждение – когда вы опуститесь на руках, оно вам окажется по грудь. Ограждение кончится – держаться, сами понимаете, будет не за что. Придется двигаться на ощупь, стараясь не терять равновесия.

Вдруг мой взгляд приковал один предмет за оконным стеклом… я почувствовал, как у меня стынет в жилах кровь. Это был анемометр, или ветромер. Небоскреб находился рядом с озером, а квартира Кресснера – под крышей небоскреба, открытой всем ветрам, поскольку все соседние здания были ниже. Этот ветер вопьется в тело ледяными иглами. Столбик анемометра показывал десять метров в секунду, но при первом же сильном порыве столбик подскочит до двадцати пяти, прежде чем опустится до прежней отметки.