Юлия Басова - Ловушки памяти

Ладно, допустим, я смогу выразить любую свою мысль на английском, но что делать, если актёр «задвинет» какую-нибудь сложную фразу, смысл которой мне не понять? Возникнет неловкость, и англичанин может разозлиться, что к нему недостаточно почтительно отнеслись, прислав на переговоры непрофессионала.

С утра, не выспавшаяся и в дурном расположении духа, я приняла ледяной душ, чтобы хоть как-то взбодриться, и выпила две кружки крепкого кофе. Затем кое-как привела в порядок своё бледное лицо, замазав круги под глазами тональным кремом, и отправилась на учёбу.

Рейер ждал меня около университетской парковки, подпрыгивая от нетерпения. Ему очень хотелось услышать подробности моих недавних похождений.

Я вкратце обрисовала наше с Лавровским знакомство, пока мы шли к зданию университета.

– Постоишь со мной, пока я покурю? – умоляюще попросил Антон.

Он явно жаждал услышать всё новые и новые подробности моей встречи с режиссёром и поэтому тянул время, не желая заходить в шумное фойе, где толком не поговоришь.

Я стала рассказывать про то, что Николай хочет взять меня к себе на работу. У Рейера буквально челюсть отвисла, ведь он надеялся пристроить меня в журнал к Зиновию.

Впрочем, услыхав, сколько Лавровский собирается мне платить, он успокоился:

– Нет, в глянцевых изданиях таких зарплат просто не бывает. Только киношники могут себе позволить подобные траты. А знаешь, подруга, я рад за тебя. Чем раньше начнёшь думать о карьере, тем лучше. Это – закон.

– Да, я понимаю, только времени свободного совсем не останется. С учёбы – на работу, с работы – на учёбу. Интересно, надолго меня хватит?

– Надолго, даже не сомневаюсь, – фыркнул Антон, – если тебе интересно то, что ты делаешь, без сомнения, силы будут.

– Надеюсь.

Объяснять Антону, какова была причина, побудившая меня принять предложение Лавровского, не хотелось. Да и разве можно это описать словами?

– Через пару недель летим в Англию, – нехотя призналась я.

– Ух ты! – обрадовался приятель и швырнул недокуренную сигарету в урну – Слушай, Мила, ты понимаешь, что попала в полосу сплошного везения?

– Пока не очень, – хмуро призналась я. – Ну что, пойдём на лекцию?

– У нас совместное занятие с нашими иностранными друзьями.

– О, нет! – взвыла я. – Наверняка Семипалатова задала огромное домашнее задание.

– Не без этого, – весело отозвался Антон. Было заметно, что его забавляла моя угрюмость, ведь сам он был в прекрасном расположении духа и, кроме того, имел счастливую особенность – принимать людей такими, какие они есть.

Мы поднялись в аудиторию и стали ожидать начала занятия, то и дело отвечая на приветствия входящих студентов из нашей группы и из группы иностранцев.

– Ты чего такая грустная? Никак тебя не растормошу, – добродушно спросил Антон, заглядывая мне в глаза.

– Я сегодня целую ночь не спала.

– Интересно, – глаза Рейера заблестели от любопытства, – и где же именно ты не спала? И главное, с кем?

– Уж не на Лавровского ли ты намекаешь, друг мой? – Я в точности повторила игривый тон, которым был задан вопрос.

– Может быть. Так что же послужило причиной твоей бессонницы?

– Сценарий фильма, – честно призналась я. Мне надоело играть в загадки.

Антошка приготовился метнуть в меня ещё десяток вопросов, но тут в аудиторию величественно вплыла Семипалатова, и все тотчас замолчали. Эта строгая дама не позволяла никому нарушать железную дисциплину на своих семинарах, и её авторитет был непререкаем.

– Богданова Мила, встань, – начала она прямо с порога.

Мне это ужасно не понравилось. Я неуверенно поднялась со своего места и стала гадать, что же побудило Нину обратить на меня внимание общественности. Только сейчас, стоя над всеми, я увидела Филиппа Моруа. Мы с Антоном не заметили, как он вошёл и занял своё место в другом конце аудитории. Наверное, увлеклись обсуждением важных вопросов. Он кивнул мне и Антону в знак приветствия.

– Ребята, у нас новости. Мила, надеюсь, ты уже рассказала всем про свою новую работу?

Я отрицательно покачала головой. Кому какое дело, кроме, конечно, Антона, что происходит в моей жизни? И главное, откуда Семипалатова знает о моих планах?

– К нам в деканат сегодня поступила информация, что студентка-первокурсница Мила Богданова принята в качестве помощника режиссёра на крупнейшую киностудию страны, и теперь будет принимать самое непосредственное участие в возрождении российского кинематографа.

Я молчала, не в силах выдавить из себя ни слова. Ох уж этот Лавровский! Чего он добивается? Хочет выставить меня полной идиоткой перед всеми? Чтобы я теперь отчитывалась на каждом шагу, где была и с кем общалась? Он что, не понимает, что пристальное внимание общественности – это тюрьма?

– Нам позвонили из министерства образования, – невозмутимо продолжала Семипалатова, – и предупредили, что Мила скоро отправится в свою первую деловую поездку. Разумеется, мы не станем ей в этом препятствовать… Ведь это поручение государственного масштаба, так сказать.

Дама торжественно обвела взглядом присутствующих, демонстрируя белоснежную, как в рекламе зубной пасты, улыбку. До меня постепенно начало доходить, зачем Лавровский использовал свои высокие связи и раструбил всем о моём новом назначении. Вероятно, у него на меня серьёзные виды, и грядущая командировка – первая в череде многочисленных поездок в его обществе. Таким образом, он заранее «отпросил» меня с занятий, подавляющую часть которых я должна буду пропустить, путешествуя с ним по миру. Только режиссёр очень самоуверен и забыл спросить, что я думаю обо всём этом.

Я невольно нахмурилась и, сама не понимая, зачем, вновь посмотрела на Филиппа Моруа. Он сидел на своём месте, неподвижный и бледный, вперив в меня негодующий взгляд. Чёрт возьми! Почему он так смотрит на меня, как будто я в чём-то перед ним виновата?

Да, я приобрела нового поклонника в лице Николая Лавровского. Да, мужик, похоже, влюблён в меня и делает теперь всё возможное и невозможное, чтобы добиться моего расположения. Да, в моём списке возможных претендентов на роль Единственного режиссёр пока занимает первое место, в то время как он, Филипп, из этого списка выбыл. На его чувства я никогда не отвечу. И что теперь? Разве я что-то обещала ему? Нет. И всё-таки почему на душе стало так тяжело?

Я больно прикусила губу и, пропуская мимо ушей все восторженные тирады Семипалатовой, стала лихорадочно соображать, где и когда можно будет остаться наедине с Филиппом и вылечить его от любви ко мне. Он избавится от мании, а я выполню обещание, данное его матери, и вздохну спокойно.

– Мила! Богданова! – Громкий голос Нины Валентиновны вернул меня к реальности. – Мила!