Джон Адамс - Нежить

Теперь я знаю точно. Я наклоняюсь вперед, и велосипед подо мной уходит влево, Лайон что-то кричит, но ветер рвет его слова на клочки. Я еду вниз, до самого кладбища, и здесь останавливаюсь.

Человек может превратиться в зомби в результате болезни. Или под воздействием волшебного снадобья. Мертвеца оживляют с помощью нужных заклинаний и колдовства вуду. Наверное, можно превратить мертвеца в зомби и другими способами. Трудно сказать.

Мы можем быть уверены лишь в том, что некоторые могилы на кладбище выглядят не так аккуратно, как следовало бы. Городок наш не слишком велик. Вы предположите, что все знают всех, и будете правы. Но иногда мы находим здесь незнакомые могильные камни, и Лайон останавливается перед ними, чтобы снова и снова перечитывать надписи.

Я направляюсь вниз, к ручью, потому что кладбище очень похоже на город, и, за исключением неожиданно попадающихся надгробий, я знаю его как свои пять пальцев. И я сижу на грязном берегу, на камне или на бревне и слушаю журчание бегущего мимо ручья.

Я вижу отпечаток ноги. Я все еще рассматриваю его, когда подходит Лайон, негромко бормоча:

— Эмили Фицхью, восемьдесят седьмой — что это?

Он сразу замечает след. Его трудно не заметить. Ручей окаймлен полосой грязи, испещренной лапами енотов. Но человеческий след находится на чистом, ровном участке, он такой четкий, как будто я сама только что оставила его. Отпечаток левой ноги, слегка углубленный на пятке и пальцах, словно женщина сошла с поросшего травой берега, затененного листвой, подошла к ручью, оттолкнулась от мягкой грязи и ступила правой ногой в воду или на какой-то камень.

— Не мой, — отвечаю я. — Думаешь, это Эмили?

Кстати, меня тоже зовут Эмили.

Лайон помогает мне встать, его длинные холодные пальцы обхватывают мое запястье. Я сбрасываю кроссовки и иду по прохладной, усеянной камешками грязи к берегу. Я приседаю и наклоняюсь вперед в поисках других следов. Есть еще один отпечаток, нечеткий, как оттиск печати, когда чернила почти закончились. И на том берегу, на траве — пятно грязи на примятом одуванчике. Я поднимаюсь и зову Лайона.

— Она пошла туда.

— Ты же не знаешь, зомби это или нет, — говорит Лайон, когда мы поднимаемся на Соленый холм и тащим за собой велосипеды. Склон, ведущий к кладбищу, крутой, и нам не разогнаться, чтобы подняться туда на велосипедах. Мы вынуждены идти пешком до вершины холма и садиться в седло наверху. — Может быть, она вампирша, или призрак, или скелет. А может быть, нам это показалось.

— Ты видел след, — напоминаю я ему. — Это нам не показалось. — Мы прошли по тропинке до шоссе. Мы бродили вдоль насыпи, разыскивая место, где она сошла с дороги, но ничего не нашли. Однако даже Лайон согласился, что отпечаток у ручья был удивительно четким. — И если она скелет, то мы бы просто нашли кость. А призраки вообще не оставляют следов.

— Могут и оставлять, — возражает Лайон. — Если они притворяются мертвецами.

Я пожимаю плечами.

— Но вампир…

— Ты не можешь знать, что это зомби. Ты вообще не знаешь, что она мертва.

Я моргаю, глядя на Лайона, затем на солнце. Оно заходит за холм, но будет светить на нас на обратном пути. Лайон никогда не перебивает собеседника, он хмурится, глядя прямо перед собой, и я сдаюсь.

— Ну ладно, — соглашаюсь я наконец. — Но какие придурки ходят босиком по кладбищу?

Лайон искоса бросает взгляд на мои кроссовки, привязанные шнурками к рулю. Я снова пожимаю плечами, и он смеется.

Шутки с зомби, наверное, не самая удачная вещь. Проблема с шутками насчет зомби в том, что суть у них у всех одинакова. Все сводится к мозгам.

Иногда я хочу, чтобы моя остальная жизнь была больше похожа на шутки о зомби. Но, возможно, она и так на них похожа. Сегодня Лайон уехал в город к врачу, и я не пошла на вечеринку Аманды по случаю окончания летних каникул. Я сижу на веранде, считаю светляков и притворяюсь, будто не слышу отца, говорящего мне, что нам нужно побыстрее уехать, чтобы успеть устроиться на новом месте, прежде чем начнутся занятия в школе. И вот я слышу шорох шин по асфальту. Лайон, тяжело дыша, останавливается в круге света от фонаря. Я предлагаю ему свой лимонад и спрашиваю:

— А почему зомби пожирают мозги?

— Может быть, они нам завидуют. — Он отвечает шутливо, словно не придает моим словам значения; я заключаю, что день у него выдался нелегкий.

— Когда ты превращаешься в зомби, — начинает он, — ты помнишь, кем был раньше?

Я забираю у него стакан и со стуком ставлю его на ступеньку веранды. Я привожу из-за угла свой велосипед и сумку. Мы медленно едем по улице, сумка лежит прямо у меня за спиной, и, как я ни стараюсь отодвинуться, моя рубашка намокает от пота. Через шоссе, из города, вверх, на холм. Мы не разгоняемся сильно. Лайон выглядит усталым. Мы слезаем и идем наверх пешком.

— Что ты молчишь? — спрашивает он.

— Ты сам молчишь.

— Ну да, но я всегда молчу.

— Я думаю, — говорю я, — что, если бы я была зомби, я бы не хотела вспоминать, кем была прежде. Ведь маловероятно, что я смогу вернуться.

Я украдкой бросаю на Лайона взгляд, но сейчас новолуние, и здесь темно, так темно, как никогда не бывает в городе. Он с трудом тащится вверх.

— А если я превращусь в зомби, ты захочешь меня видеть? — бросает он на ходу.

— Лайон, — начинаю я, но в этот момент мы добираемся до вершины холма, снова садимся на велосипеды, и я забываю, что хотела сказать.

Зомби всех убивают. Они съедают у людей мозги. Не важно, кому принадлежат мозги — отцу зомби, его дочери или его лучшему другу. Не знаю, значит ли это, что они ничего не помнят? И если мы найдем эту Эмили, мы ничего не докажем. Но я никогда не видела зомби, как ни старалась. Возможно, лучше начать с человека, которого я не знаю.

Лайон первым приезжает к подножию холма. Он редко так делает, но сегодня он старается изо всех сил, а кроме того, я жму на тормоза. Догнав его, я слезаю на землю, бросаю на траву сумку и копаюсь там в поисках фонарика, но Лайон говорит:

— Не надо.

На дороге темнеют лужи. Журчит ручей, трещит сверчок, и я пугаюсь, роняю фонарь, затем понимаю, что это всего лишь Лайон схватил меня за руку.

— Не делай так.

Он не слушает. Он пристально вглядывается во тьму, в тени под деревьями. Если бы не облака, видны были бы все звезды, но здесь, в Иллинойсе, облака всегда появляются как раз в тех случаях, когда так не помешало бы немного света. Ночь смывает краски с лица Лайона, с его темных волос и красной рубашки. Он похож на мертвеца.

А вдруг Лайон — зомби? Как мне узнать это?

Кто-то закрывает на ночь ворота кладбища. Не знаю кто. Это не имеет значения: изгородь едва доходит мне до талии, и мы перепрыгиваем ее; потные ладони скользят по железным прутьям. Лайон ловко лавирует между надгробными камнями, которые я даже не вижу. Я дважды ударяюсь коленом о камень, отстаю, но продолжаю идти за ним.