Рэй Брэдбери - Американские рассказы и повести в жанре ужаса 20-50 годов

— Я плыл к острову в снег и метель, — отозвался Турлох, вначале не поняв смысла слов священника. — Как добрался сюда, так и возвращусь.

Тот покачал головой. — Я говорю не только о земном море. Руки твои окрашены кровью и плывешь ты по кровавому пути, однако вина не лежит на тебе целиком. Всемогущий Владыка, когда пройдут времена бесконечных битв?

Турлох мотнул головой. — Так будет, пока не исчезнет наш род.

Ветер надул его парус. Словно тень, бегущая от рассвета, легкое суденышко понеслось на запад. Так скрылся Турлох Дубх О’Брайан от глаз священника Джерома, что стоял и смотрел, заслонив усталую бровь тонкой рукой, пока лодка не стала крохотной пылинкой среди голубых океанских просторов.

Мало известный у нас прозаик, поэт, художник и скульптор К.Э.Смит (Clark Ashton Smith) — один из создателей жанра ужасов, фэнтези и фантастики. У Смита много традиционных страшных рассказов ( «Попирающий прах»,“Treader in the dust”), но там, где нужно создать иллюзию достоверности, вписать сверхъестественное в современные реалии, его цветистый стиль немного мешает «бояться». Ужасы Смита отличаются скорее яркостью и живостью фантазии, чем лафкрафтианской убедительностью и безысходной мрачностью. Зато он заставляет читателя ощутить космическую грандиозность нарисованных картин. «Никто лучше Кларка Эштона Смита не способен пробудить чувство вселенского ужаса» (Лавкрафт).

Айзек Азимов объяснял отсутствие в одной из составленных им антологий ранней фантастики классических рассказов Смита тем, что не в силах оценить автора, который вместо слова “подтвердить” пишет ”верифицировать”. «Фантастические миры, невероятно прекрасные города и еще более удивительные создания… сделайте всего один шаг, и вас затянет в водоворот красок, звуков, вкусов, запахов, фактуры: затянет язык его историй» — отзыв Бредбери. Барочный, насыщенный метафорами и вычурностями стиль Смита гармонично сочетается с причудливыми порождениями его фантазии. От других классиков жанра, особенно от Лавкрафта и Говарда, его отличают юмор и любовь к гротеску.

Как и у Говарда, большинство лучших его рассказов — “страшное” фэнтези, а действие происходит в мифических или выдуманных им странах. Основные сочинения создателя Конана легко объединяются в сказания о деяниях нескольких героев — короля Кулла, Конана, Кейна, Брана МакМорна и других; Смит в своих циклах о Зотике, Атлантиде, средневековой французской провинции Аверонь, Гиперборее и т. д. создал настоящий калейдоскоп разных даже по интонации фрагментов. «Ужасные» рассказы ( «Вторая тень», “The double shadow”и «Авероньский зверь», “The Beast of Averoigne”), сказки, напоминающие «1001 ночь», мрачные легенды и предания наподобие фантазий Дансени ( «Империя некромантов», “Empire of the necromancers”), шутливые и лирические миниатюры, волшебно-героические истории в духе похождений Конана, объединенные лишь местом действия, реалиями и мифологией, складываются в своеобразную летопись придуманных миров.

Рассказы Смита в стиле “macabre fantasy” вдохновляли многих знаменитых авторов. Ближе всего к нему Джек Вэнс. Первый сборник этого писателя, «Умирающая Земля», написан в подражание Смиту. Если вам нравятся романы о Кугеле — прочтите «Злой рок Авусла Вутоквана»( «The weird of Avoosl Vuthoqquan”). Влияние Смита чувствуется у Фрица Лейбера, особенно в серии о приключениях Фаффрда и Серого Мыша, у Майкла Ши.

После долгих колебаний, сомнений и тщетных попыток изгнать легион терзавших его демонов страха, Джон Себастьян все же убедил себя вернуться. Прошло только три дня, но даже этот небольшой срок покажется вечностью для того, кто впервые покинул дом после многих лет затворничества и упорной работы, которая ни разу не прерывалась с тех пор, как ему досталось по наследству старинное имение вкупе с солидным доходом. Причина поспешного бегства оставалась для него самого неясной: что-то тогда внушило мысль о необходимости немедленно искать спасения. Его охватило предчувствие страшной опасности, но сейчас, твердо решив возвратиться, он объяснил свою недавнюю панику нервным расстройством — неизбежным следствием беспрерывного изучения древних манускриптов. Да, у него имелись смутные подозрения, но он отмел их, сочтя за нелепые домыслы.

Даже если все, что породило в нем такой страх, не просто плод воспаленного воображения, наверняка существуют естественные причины подобного феномена, которые ускользнули от парализованного страхом рассудка. Пожелтевшие, начавшие крошиться по краям листы совсем новой записной книжки — явные признаки какого-то скрытого дефекта бумаги, а в том, что его записи за ночь выцвели и стали почти неразборчивыми, словно прошло не меньше сотни лет, повинны негодные дешевые чернила. Часть мебели и комнаты, внезапно превратившиеся в подобие древних, источенных червями и временем руин — обычное следствие постепенного разрушения дома, которое он раньше просто не замечал, не в силах оторваться от своих зловещих, но таких увлекательных занятий. Многолетний неустанный труд вызвал и его преждевременное старение; утром накануне бегства, взглянув в зеркало, потрясенный Себастьян увидел, что стал похож на высохшую мумию. Ну а Тиммерс… сколько он его помнит, слуга всегда выглядел человеком весьма почтенного возраста. Каким больным воображением надо обладать, чтобы уверить себя, что он вдруг одряхлел настолько, что вот-вот рассыплется в прах не дожидаясь, когда за ним придет смерть!

Действительно, все это можно объяснить не прибегая к бессмысленным древним легендам и давно забытым демонологическим сводам и трактатам. А напугавшие его места в “Заветах Карнамагоса”, которые он, охваченный нелепым смятением, перечитывал снова и снова, всего лишь свидетельствуют о дикостях, творимых безумными чернокнижниками в незапамятные времена…

Так Себастьян, решив наконец, что стал жертвой собственных домыслов, на исходе дня вернулся в свой дом. Отбросив сомнения, он спокойно прошел затененный высокими соснами двор и быстро поднялся по ступеням парадного входа. Ему показалось, что здесь появились новые следы разрушения, да и само здание как будто покосилось, словно поврежден фундамент; обычный обман зрения, причудливая игра теней во время заката, мысленно сказал он себе.