Стивен Кинг - Кладбище домашних животных

— Да, конечно, у них есть машины. Они их здесь не держат, только когда погода нелётная. А это бывает часто.

Рэчел слушала ее рассеянно. В уме она уже начала подсчитывать время.

Она не успевала в Портленд к своему бангорскому рейсу, даже если бы пролетела магистраль с самоубийственной скоростью. Значит, надо было ехать сразу домой. Сколько это займет? Зависело от расстояния. Двести пятьдесят миль, вспомнила она цифру. Может быть, об этом когда-то говорил Джуд. Она могла преодолеть их к четверти первого ночи, быть может к 12.30. Путь проходил по магистрали. Она решила, что имеет довольно хорошие шансы проехать весь путь без задержек на достаточно большой скорости, до шестидесяти пяти миль в час. В уме она быстро разделила 250 на 65. Не больше четырех часов. Ладно... пусть даже чуть больше. Она могла захотеть н туалет по дороге. И хотя сон сейчас казался ей невозможным, она хорошо знала свои ресурсы, чтобы предположить: ей придется как минимум один раз остановиться, чтобы выпить чашку крепкого кофе. В любом случае она будет в Ладлоу еще до рассвета.

Прикинув все это, она собралась спускаться — пункт проката помещался в главном вестибюле.

— Счастливо, дорогая, — напутствовала ее контролерша. — Будьте осторожны.

— Спасибо, — сказала Рэчел. Осторожность явно могла ей потребоваться.

Сначала он почуял запах и отпрянул, задохнувшись. Он стоял у края могилы, тяжело дыша, боясь, что его стошнит. Он опустился на землю и прилег, выжидая. Наконец тошнота прошла. Стиснув зубы, он достал фонарик, который до того держал под мышкой, и направил его в открытый гроб.

Глубокий ужас сковал его — это было чувство, напоминающее ночной кошмар, который не можешь потом вспоминать без дрожи.

У Гэджа не было головы.

Луиса сжимал фонарь обеими руками, как полисмен на стрельбище пистолет. Луч прыгал вверх-вниз в такт дрожанию рук.

«Это же невозможно, — говорил он себе, — помни, то, что ты видишь, невозможно, этого не может быть».

Он медленно провел лучом по всей длине гроба, от новых туфель Гэджа к его штанишкам, пиджаку (Господи, ни один двухлетний ребенок не носит пиджак), к воротнику, к...

Его дыхание превратилось в хриплый звук, и вся скорбь о смерти Гэджа нашла выход в давящем страхе перед сверхъестественным, в растущей уверенности, что он начинает сходить с ума.

Луис полез в карман и вытянул носовой платок. Держа в руке фонарик, он нагнулся над могилой, едва не потеряв равновесие. Если бы сейчас кусок прокладки обвалился, он мог бы сломать ему шею. Он осторожно вытер своим носовым платком мох, покрывший кожу Гэджа — такой густой, что из-за него и показалось, будто у Гэджа нет головы.

Мох был влажным. Этого следовало ожидать; шли дожди, а прокладка не была водонепроницаемой. Поведя лучом в другую сторону, Луис увидел, что гроб лежит в мелкой лужице. Под слоем слизи он видел тело сына. Могильщики, уверенные, что никто не станет открывать гроб после такой ужасной катастрофы, не очень-то старались. Его сын походил на плохо сделанную куклу. Голова Гэджа была странно вывернута, закрытые глаза глубоко ввалились. Что-то белое высовывалось изо рта, как язык альбиноса, и Луис сначала подумал, что при бальзамировании ввели чересчур много жидкости. Вряд ли кто-нибудь знал, какая доза требуется для ребенка.

Потом он понял, что это всего-навсего вата. Тогда он вытащил ее изо рта сына. Губы Гэджа, странно вялые и томные, изгибались в слабой, но явственной, усмешке! Он выкинул вату из могилы, и она упала в лужу. Теперь одна щека Гэджа ввалилась, как у старика.

— Гэдж, — прошептал он, — сейчас я тебя отсюда заберу, ладно?

Он молился, чтобы никто не пришел, смотритель с ночным обходом или еще кто-нибудь. Но он уже не боялся быть схваченным; если бы чей-нибудь фонарь осветил его лицо, когда он стоял в могиле, он не задумался бы в этот миг схватить лопату и размозжить ею череп пришельца.

Он взялся за Гэджа. Тело казалось бескостным, и его посетило еще одно жуткое видение: как он поднимает тело Гэджа, а оно разламывается, и он держит в руках куски. Он так бы и остался стоять с этими кусками в руках посреди могилы, крича во весь голос. Так бы его и нашли.

«Идите, цыплятки, идите и сделайте это!»

Он взял Гэджа на руки, удивившись его тяжести, и поднял, как он часто поднимал его из ванны. Голова Гэджа все время валилась назад, и он увидел кольцо швов, удерживающих голову на плечах.

Тут он опять почувствовал спазмы в желудке от запаха и от этого тяжелого, бескостного тела в руках, но смог вытянуть его из гроба. Наконец он сел на краю могилы, держа тело на коленях, с ногами, спущенными в яму, с мертвенно-бледным лицом, со ртом, искривленным дергающейся гримасой ужаса, жалости и горя.

— Гэдж, — сказал он, укачивая тело. Голова Гэджа лежала на локте Луиса, такая же безжизненная. — Гэдж, все будет хорошо. Все скоро кончится. Гэдж, это только страшный сон, я люблю тебя, Гэдж, папа любит тебя.

Так он сидел и укачивал своего сына.

В четверть второго Луис собрался уходить с кладбища. Труднее всего было открыть гроб и вытащить тело — это была самая отдаленная точка его космического полета. Теперь же, отдохнув, он чувствовал себя способным пройти весь путь. Весь, до конца.

Он положил тело Гэджа на брезент и завернул его.

Затем он обвязал получившийся сверток веревкой в несколько слоев, аккуратно подоткнув концы. Он закрыл гроб, потом, немного подумав, открыл его снова и положил туда заступ. Пусть на кладбище останется эта реликвия; хватит с него. Он закрыл гроб и опустил половину цементного покрытия. Он мог бы просто бросить другую половину, но боялся шума. Поразмыслив, он пропустил концы своего ремня в железное кольцо и с их помощью осторожно опустил цементный прямоугольник на прежнее место. Потом он забросал лопатой землю в могилу, но почему-то земли оказалось недостаточно до прежнего уровня, и это могли заметить. Но он не стал думать об этом — ему еще предстояло много работы. Тяжелой работы. А он очень устал.

«Хей-хо, а ну пошли».

— Ладно, — пробормотал Луис.

Ветер подул сильнее, пошелестев среди деревьев и заставив его оглянуться в тревоге. Он связал вместе лопату, кирку, которая еще могла пригодиться, перчатки и фонарик. Фонарик тоже мог еще понадобиться, но Луис осторожности ради решил обойтись без него. Он прошел тем же путем и через пять минут приблизился к высокой железной ограде. На другой стороне улицы стоял его «сивик». Так близко и так еще далеко.

Луис какое-то время смотрел на него, а потом пошел вдоль ограды к воротам. Там была дренажная яма, и Луис заглянул в нее. То, что он увидел, заставило его содрогнуться. Там лежали груды увядших цветов, вымоченных дождем и снегом.