Татьяна Королева - Тимур и его команда и вампиры

Цыган, насладившись произведенным эффектом, продолжал:

— …Стою я, значит, около Елисеевского гастронома, культурно кушаю мороженое. Тут выходит из дверей гражданочка, очень интересная. Нарядная такая: губы накрашены, прическа, платье из креп-жоржета, сумочка на ремешке болтается. В руках несет сетку — там коробка конфет, вина бутылочка, еще сверток. С колбасой, наверное, или с сыром, — рассказчик отрезал себе кусок сыра и отправил в рот. — Я хвать! Сетку у нее из рук вырвал и бежать. За мной не угонишься. Только гражданка вытащила из сумки наган да шмальнула по ногам! Вот и вся история. Гражданочке потом орден дали, в газете статья про нее была. Нет — ясно, что за мелкого хулигана вроде меня, Цыгана, даже срок не дадут, тем более орден. Просто гражданочка оказалась полярная летчица, — паренек вытащил из-за пазухи и бережно разгладил газетную вырезку. Под заголовком «Покорители Арктики» помещалась фотография улыбчивой молодой женщины в летном шлеме и подбитой мехом куртке.

— Врешь! — охнул Гейко.

— Зачем мне врать? — Цыган подкатил штанину и продемонстрировал шрам на ноге. — Такая гражданочка разве промахнется? — Он мечтательно вздохнул. — Интересно, если приехать в город Ленинград, дадут в справочном бюро адрес только по имени отчеству и фамилии, без года рождения? — и добавил, предвосхищая любые вопросы, что никаких писем летчице он писать не собирается. Что, он похож на колхозных активистов, которые пишут всесоюзному старосте Михаил Ивановичу Калинину про рекордные надои молока?

Если он узнает адрес, то найдет способ обворовать гражданочку! Обязательно!

Цыган склонился к окну и с романтической улыбкой понюхал цветок герани.

Тимур дослушал и тоже улыбнулся — он придумал, как помочь новому знакомому проскользнуть мимо милиции и сесть на станции в поезд. Нужно превратить его из малолетнего хулигана в образцового учащегося-общественника.

Время перевалило за полдень, и солнце во всю светило через пестрые ситцевые шторы. Женя проснулась одна в пустой комнате. Сестра еще не возвращалась, хотя отправить телеграмму много времени не нужно. Ну и пусть. Скорей бы папа приехал!

Она нехотя подошла к зеркалу, стала разглядывать покрасневшие от слез глаза и распухший нос. Засаленные волосы висят как сосульки.

Пусть?!

Нет!

Девочка вскочила, показала зеркалу язык, вытащила из-под кровати таз, поставила греться кастрюлю с водой. Стащила перепачканный сарафан, расплела косички. Она собиралась вымыть голову…

Утром Арман отправился в клуб.

Именно утром — потому что здешний поселковый клуб не имел ничего общего с привычными британскими или континентальными клубами, где достопочтенные джентльмены наслаждались покоем, неспешной беседой, тонким ароматом сигар и удобством высоких кожаных кресел.

Клуб располагался в здании бывшей господской конюшни, был украшен алыми транспарантами внутри и снаружи. По вечерам здесь показывали кино, устраивали танцы или проводили аматорские [14] Аматорские — устаревшее название любительских мероприятий. концерты, которые здесь называют «самодеятельность». Днем любители разных искусств готовились к ним в небольших группах — «кружках». Арман увидал на столбе объявление о наборе в кружок «оперного пения» и заглянул в клуб. Седенький, культурный аккомпаниатор был ему несказанно рад. Подходящего костюма для исполнения арии Риголетто у него в запасниках не имелось. Но верный последователь Мейерхольда и Таирова [15] Мейерхольд В. Э., Таиров А. Я. — режиссеры-новаторы, популярные в СССР двадцатых годов. — он тут же предложил Арману новаторскую трактовку образа! Из отгороженной листом фанеры костюмерной появились заплатанная рубаха, штаны, приставная деревянная нога, косматый парик. Все эти замечательные атрибуты сохранились от постановки пьесы Горького «На дне» и вполне могли создать образ желчного и гонимого уродца — шута, обреченного на позор и смерть.

Арман пришел в восторг и попросил оставить ему костюм на некоторое время — чтобы привыкнуть к необычному гриму…

Смертные далеки от совершенства. Они тщеславны, алчны, завистливы, ленивы — человеческие недостатки можно перечислять до бесконечности. Чтобы жить и быть сытым, надо всего лишь научиться пользоваться человеческой ущербностью. В этом искусстве ему нет равных — среди живых и проклятых.

Он шагал по Зеленой улице, насвистывал и сбивал тросточкой глупые цветы ромашек. Издалека осмотрел памятник архитектуры, служивший жилищем почтенному профессору Колокольникову.

Защитной пентаграммы — красной звезды — на калитке дома нет!

Обнадеживающее начало.

Странно только, откуда берутся звезды на других дверях и заборах, если престарелый магистр — истребитель вампиров не имеет к этим могущественным знакам никакого отношения? Кто и по какому принципу их наносит?

Впрочем, сейчас главное получить приглашение в дом магистра — от любого из проживающих в доме или членов его семьи. Он рассчитывал, что в гриме это будет несложно, и без колебаний подошел к калитке.

Дарья Петровна замешкалась на веранде, чтобы проверить, не забыла ли чего? Ключи от московской квартиры, от дачи, кошелек, список покупок, которые надо сделать в городе, конверт с маркой. Все на месте.

Она трудилась у Колокольниковых уже пятнадцатый год и за это время успела приобрести статус члена семьи, а не просто домработницы. Поэтому считала своим долгом написать Леночке, что ее отец — медицинский профессор! — на старости лет тронулся умом. Сперва трудоустроился в поселковую амбулаторию на фельдшерскую должность. Теперь не спит сутками, трезвонит ночь-полночь в милицию, копается в старом хламе и бубнит себе под нос. Ребенком он совершенно не занимается.

Коленька болтается безнадзорный, за книжку не усадишь, связался с хулиганской компанией, стащил из буфета две банки варенья, изорвал летние брюки, теперь ходит в выходных бриджах. Вчера разбил фару на новом (!) велосипеде. Дарья Петровна им обоим — старому и малому — не указ! Так что пусть Леночка не удивляется, если, вернувшись из геологоразведочной экспедиции, застанет родителя в сумасшедшем доме, а сына — в исправительной трудовой колонии.

Дарья Петровна мысленно поставила жирную точку и захлопнула сумочку, но уйти не успела — к воротам дачи подошел седой лохматый старик. Хотя его холщевая рубаха была бедна, а широченные штаны в заплатах, старик опирался на нелишенную изящества трость. К колену его левой ноги была пристегнута ремешком грубая деревяшка.