Стивен Кинг - Нужные вещи

Некоторые садились обратно в машину и уезжали или рассеянно плелись вниз — поглазеть на бесплатное шоу. На лицах же большинства появлялось внезапное понимание. Как будто они вдруг постигали какой-то основополагающий принцип бытия, вроде разбора простых предложений или сокращения дробей на наибольший общий знаменатель.

Эти люди обходили квартал и попадали в узкую аллею, что проходила за деловыми зданиями Главной улицы, — на ту самую аллею, где вчера вечером Туз оставил «таккер талисман».

В сорока футах от поворота на асфальтовом покрытии улицы лежал неровный четырехугольник желтого света. По мере угасания дня этот свет становился все ярче. Середину четырехугольника прорезала тень, как будто вырезанная из траурного крепа. Разумеется, это была тень Лиланда Гонта.

Он поставил стол прямо в дверях, на пороге. На столе стояла коробка из-под сигар «Руа-Тан». Туда он складывал деньги, принятые у покупателей, и оттуда же доставал сдачу. Клиенты подходили с осторожностью, некоторые даже с опаской, но всех их объединяло одно: это были разозленные люди, имевшие большой зуб на кого-то. Были — правда, совсем мало — и такие, кто поворачивал назад, не дойдя до выносной кассы мистера Гонта. Несколько человек даже убежали — с таким видом, словно они заметили в темноте отвратительного демона, который плотоядно облизывался, сверкая клыками. Большинство, однако, оставалось. И тогда мистер Гонт шутил с ними и вел себя так, будто эта странная подпольная торговля была простым развлечением после долгого и напряженного дня, и они расслаблялись и успокаивались.

Мистеру Гонту нравился его магазин, но там, за бронированным стеклом и под крышей, он не чувствовал себя так комфортно, как тут, на воздухе, ощущая на лице первые порывы надвигавшейся бури. Да, магазин с умно расставленными светильниками и стеклянными шкафами был, конечно, хорош… но здесь все же лучше. Здесь всегда лучше.

Он начал свой бизнес много лет назад как бродячий торговец на безглазом лице далекой страны — коробейник, носивший весь свой товар за спиной, разносчик, который обычно приходит на пороге ночи и наутро всегда уходит, оставляя за собой ужас, кровопролитие и несчастье. По прошествии многих лет, в Европе, когда там бушевала чума и по дорогам ездили труповозные телеги, он передвигался из города в город и из страны в страну в кибитке, которую тянула тощая, как щепка, белая кобыла со страшными горящими глазами и языком черным, как сердце убийцы. Он продавал свой товар из кибитки… и исчезал прежде, чем его покупатели, заплатившие маленькими, потертыми монетками или даже натурой, понимали, что купили на самом деле.

Времена изменились; изменились методы, даже лица. Но когда эти лица в чем-то нуждались, они становились совершенно одинаковыми и были похожи на морды овец, потерявших пастуха, и именно в таких ситуациях он чувствовал себя почти как тот, прежний бродячий торговец, стоя не за изящным кассовым аппаратом фирмы «Свида», а за простым деревянным столом, выдавая сдачу из сигарной коробки и продавая раз за разом одну и ту же вещь.

Товары, так привлекавшие жителей Касл-Рока — черный жемчуг, святые реликвии, цветное стекло, курительные трубки, старые сборники комиксов, бейсбольные карточки, антикварные калейдоскопы, — все это исчезло. Мистер Гонт приступил к своему настоящему бизнесу, а настоящий бизнес всегда одинаковый. Продаваемый им товар несколько видоизменился за эти годы, как и все вокруг, но изменения были поверхностными — просто другая глазурь на том же темном и горьком пироге.

В самом конце мистер Гонт всегда продавал оружие… и его всегда покупали.

— Спасибо, мистер Варбертон! — говорил мистер Гонт, принимая пятидолларовую бумажку у чернокожего уборщика. Взамен Эдди получил один из автоматических пистолетов, привезенных Тузом из Бостона.

— Спасибо, мисс Милликен! — Он взял у нее десятку и вернул восемь долларов сдачи.

Он брал с них ровно столько, сколько они могли заплатить, — не больше и не меньше. От каждого по способностям, гласил принцип мистера Гонта, не говоря уже о том, что каждому по потребностям, потому что у всех у них были потребности, и он пришел, чтобы дать им то, что им было нужно, заполнить их опустошенность и утолить их боль.

— Рад видеть вас, мистер Эмерсон!

Ох, как же он это любил, просто-напросто обожал вести дела по старинке. А дела шли — лучше не бывает.

Алана Пангборна не было в Касл-Роке. Пока репортеры и полиция штата толпились в одном конце Главной улицы, а Лиланд Гонт занимался выносной торговлей в другом, Алан сидел в ординаторской блумеровского корпуса больницы Северного Камберленда в Бриджтоне.

Корпус Блумера был маленьким — всего четырнадцать палат, — но недостаток места с лихвой компенсировался буйством красок. Стены процедурных были выкрашены во все цвета радуги. В ординаторской с потолка свисала люстра, обвешанная качающимися разноцветными птицами.

Алан сидел перед громадной фреской-мозаикой из иллюстраций к стихам Матушки Гусыни. На одном из фрагментов был изображен человек, перегибающийся через стол и протягивающий что-то маленькому мальчику, видимо, деревенскому, вид у которого был одновременно испуганный и восхищенный. Что-то в этом рисунке сильно зацепило Алана, а в голове всплыл обрывок детского стишка:

Руки Алана покрылись гусиной кожей — маленькие бугорки, как капельки холодного пота. Он не понимал, в чем дело, но ничего удивительного в этом не было. Никогда в жизни Алан не был так потрясен, так напуган, так сильно растерян, как сейчас. То, что творилось в Касл-Роке, полностью выходило за рамки его понимания. Сегодня днем все стало предельно ясным: весь город, казалось, слетел с катушек, — но случилось-то это не вдруг, все началось раньше, гораздо раньше. Он не знал, в чем причина, но теперь понял, что Нетти Кобб и Вильма Ержик были только первыми ласточками.

И его очень пугало то, что творилось в городе — что творится там прямо сейчас, пока он сидит тут и думает о Саймоне и Пирожнике.

По коридору, заставленному игрушками, грациозно покачивая бедрами и поскрипывая изящными туфельками, прошла медсестра, мисс Хендри, как было указано на маленькой табличке, приколотой к ее халату. Когда Алан приехал в больницу, в этом коридоре играли, вопя друг на друга и обмениваясь кубиками и игрушечными машинками, с полдюжины ребятишек, некоторые были в гипсе и повязках, некоторые — частично облысевшие. Наверное, из-за химиотерапии, решил Алан. Теперь было время обеда, и они разошлись — кто в кафетерий, кто по палатам.