Стивен Кинг - Нужные вещи

— Перестань, — сказал Бастер, но угроза и злоба исчезли из его голоса. Трое решительных крепких мужчин способны на многое, говорил мистер Гонт. Я тебе кое-кого пришлю.

Но Туз?! Туз Мерилл?! Он же преступник!

— Слушай, — начал Туз, — если ты хочешь переговорить с мистером Гонтом, то он все еще там. Но, как ты, наверное, мог заметить, — он провел рукой по длинным лохмотьям разодранной рубахи, — он сейчас несколько не в настроении.

— Стало быть, это ты мне поможешь от них избавиться? — спросил Бастер.

— Вот именно, — сказал Туз. — Мы весь город превратим в одно большое жаркое. — Он поднял ящик. — Хотя, как мы должны все это провернуть с одним ящиком взрывателей, мне не понятно. Он сказал, что ты знаешь.

Бастер не смог сдержать улыбку. Он поднялся, прошел к задней дверце и открыл ее.

— Кажется, знаю, — сказал он. — Залезайте, мистер Мерилл. Нам предстоит небольшая поездка.

— Куда?

— Для начала на городскую автобазу. — Бастер все еще улыбался.

Преподобный Уильям Роуз, впервые вступивший на кафедру Объединенной баптистской Церкви Касл-Рока в мае 1983-го, был, без сомнения, чистейшей воды фанатиком. К сожалению, он также был полон непреходящего энтузиазма, порой бывал остроумен — своеобразно и даже жестоко — и имел поразительную популярность среди своей паствы. Его первая проповедь в качестве лидера касл-рокских баптистов стала символом приближающихся перемен. Она называлась: «Почему католики — исчадья ада». С тех пор эта мысль, чрезвычайно популярная среди его прихожан, пронизывала все его выступления. Католики, объяснял он, есть нечестивые, заблудшие создания, поклоняющиеся не Иисусу, а женщине, избранной, чтобы выносить Его во чреве своем. Стоит ли удивляться, что они склонны к греховному заблуждению и в других вещах?

Он разъяснял своей пастве, что католики преуспели в искусстве пытки во времена инквизиции; что инквизиторы сжигали на кострах истинно верующих, и так продолжалось до конца девятнадцатого столетия, когда героические протестанты (баптисты в основном) положили конец этому непотребству; что за всю историю католической церкви сорок разных Пап состояли в порочной греховной связи со своими матерями, сестрами и даже незаконными дочерьми; что Ватикан был построен на золото, награбленное у протестантских мучеников и порабощенных наций.

Эта невежественная болтовня, разумеется, не была новостью для католической церкви, которой уже сотни лет приходилось бороться с подобными ересями. Большинство современных священников пропустили бы подобные излияния мимо ушей или даже превратили бы их в невинную шутку. Но отец Джон Брайхем был не из тех, кто пропускает мимо ушей облыжные обвинения. Наоборот. Вздорный, кривоногий ирландец, Брайхем был из породы людей, напрочь лишенных юмора, и на дух не выносил дураков, тем более напыщенных дураков вроде преподобного Роуза.

Он терпел резкие выпады Роуза почти год, прежде чем разразиться ответной речью со своей собственной кафедры. Его проповедь, напрямую и без всяких намеков, называлась: «Грехи преподобного Вилли». В ней баптистский священник характеризовался как «псалмолюбивый упертый осел, который считает, что Билли Грехэм ходит по воде, а Билли Сандей сидит по правую руку от Господа, Отца Всеблагого».

В то же воскресенье преподобный Роуз и четверо его самых крепких и представительных дьяконов нанесли визит отцу Брайхему с тем, чтобы поставить его в известность, что они крайне обижены и возмущены злобной клеветой, высказанной им на проповеди.

— И как тебе только хватает наглости обвинять меня, — ответил отец Брайхем, — после того как ты целое утро бубнил своей пастве, что я служу Вавилонской Блуднице.

Густая краска залила обычно бледные щеки преподобного Роуза и распространилась на весь практически лысый череп. Он заявил, что о Вавилонской Блуднице он не сказал ни слова, хотя и упомянул пару раз Римскую Блудницу, и если католики принимают это на свой счет, то, стало быть, рыльце у них в пушку.

Отец Брайхем сжал кулаки и спустился с крыльца.

— Если ты собираешься обсудить этот вопрос прямо здесь, на дорожке, — сказал он, — тогда скажи своему маленькому гестапо, чтобы они отошли в сторонку, и мы с тобой поговорим.

Преподобный Роуз, который был на три дюйма выше, но, наверное, фунтов на двадцать легче, с улыбкой отступил.

— Я рук, хе-хе, пачкать не буду, — заявил он.

Одним из дьяконов, сопровождавших преподобного Роуза, был Дон Хемфилл. Он был и выше, и тяжелее боевитого католического священника.

— Я с тобой поговорю, если хочешь. Подмету всю дорожку твоим обвислым католическим задом.

Двое других дьяконов, понимавших, что Дон вполне на такое способен, удержали его… но старт великой разборке был дан.

До нынешнего октября эта война проходила почти подпольно: шутки на национальные темы и нехорошие разговоры среди прихожан двух церквей, школьные дразнилки детей и самое главное — риторские снаряды, запускавшиеся с амвона на амвон по воскресеньям, в дни мира и успокоения, в которые, по статистике, началось большинство войн в мировой истории. Естественно, случались и отдельные неприглядные инциденты вроде того, когда католики закидали тухлыми яйцами Танцевальный фестиваль баптистской молодежи в Пэриш-Холле, а баптисты побили камнями окна гостиной Брайхема, — но в основном это была все-таки война слов.

Как и все войны, в ней были периоды обострения и затишья, но после того как «Дщери Изабеллы» объявили о предстоящей «Ночи в казино», злоба и ярость достигли точки кипения. А когда преподобный Роуз получил знаменитую открытку про «баптистских мышеедов», думать о том, чтобы предотвратить столкновение, было скорее всего уже поздно; чрезмерная грубость послания служила гарантом, что, когда разгорится драка, мало не покажется никому. Ситуация в любой момент грозила выйти из-под контроля. Костер был сложен и даже полит бензином. Нужна была только искра.

Отец Брайхем фатально недооценил опасность. Он прекрасно понимал, что его противникам не понравится идея «Ночи в казино», но ему и в голову не приходило, что мысль об азартных играх, одобренных церковью, настолько взбесит баптистского проповедника. Он не знал, что отец Парохода Вилли был маньячным игроком, который в приступах игральной лихорадки забывал обо всем на свете, в том числе и о семье, и что в конце концов он застрелился в мужском туалете в каком-то дансинге после крупного проигрыша в кости. Впрочем, если уж говорить неприглядную правду, отец Брайхем все равно не отменил бы «Ночь в казино», даже если бы он это знал.