Елена Таничева - Злая кровь

Выходя в дверь, он улыбнулся и подмигнул ей. Ювелир ахнул и замахнулся на него палкой… Ханна возмущенно побагровела — этот проходимец оскорбил ее госпожу, уважаемую женщину, а значит, оскорбил и ее господина! Но Ульрика ответила улыбкой на его улыбку.

Если б это был простой торговец, такая фамильярность ее, конечно, оскорбила бы. Но ведь это не торговец, это ангел, явившийся в образе торговца, чтобы любить ее!

Она быстро и без всякого интереса посмотрела товар, разложенный перед ней ювелиром. Купила тонкую золотую цепочку — чтобы отвязаться и чтобы порадовать вечером мужа: господин Цуммер был очень доволен, когда она себе что-то покупала. И поспешила на улицу.

Ангел, конечно же, дождался Ульрику. Снова улыбнулся и вынул из ящика длинные огненно-красные бусы.

— Настоящие богемские гранаты, прекрасная госпожа! — лукаво пропел он.

И в этот момент произошло чудо. Дешевые стекляшки на глазах превратились в драгоценные камни из Богемии! Ульрика ахнула от восторга и взяла бусы… Живым огнем горели гранаты в ее бледных пальцах, словно в каждом камешке была заключена частица пламени.

— Сколько они стоят? — тихо спросила она, не зная, как и о чем ей говорить с ангелом, прикинувшимся бродячим торговцем.

Глупая Ханна смотрела на нее с недоумением и возмущением.

Глупая Ханна не видела ангела и богемских гранатов!

Она видела только бродячего торговца и бусы из красного стекла.

Глупая, несчастная, обделенная…

— Это подарок тебе, прекрасная госпожа. Надень их сегодня ночью. И когда я филином прокричу под твоими окнами — ты выйдешь ко мне нагая, в одних лишь бусах, с распущенными волосами, как Саломея на пиру Ирода… Как прекрасная Саломея, ты придешь, чтобы отдаться мне, и я вознагражу тебя лучше, чем царь Ирод вознаградил ее, — чуть слышно прошептал он, склонившись к ее уху, и от его горячего дыхания сладкая дрожь пробежала по телу Ульрики.

— Я приду, — прошептала она в ответ.

Тогда он развернулся и быстро пошел вверх по улице, а подаренные бусы переливались в ее ладони, как горсть огня.

— Правда, он красив? — мечтательно вздохнула Ульрика.

— Красив?! Господь с вами, госпожа, он же страшный, как черт! — удивленно воскликнула Ханна. — Может, когда-то он и был красив, но сейчас в нем сидит дурная болезнь: половина лица у него — молодая, красивая, а половина — будто адским пламенем сожжена и изъедена язвами. Один глаз голубой, а другой — черный, даже зрачка не видать. Нет, он страшен, госпожа, страшен, как само проклятье!

Ульрика обожгла служанку возмущенным взором — и в тот же миг возненавидела ее. Смертельно возненавидела.

— И зачем вы у него эту гадость взяли, госпожа? Зачем вы с ним говорили? Уж не околдовал ли он вас? Выбросили бы вы этот его подарочек от греха… А вдруг он — колдун? Вон, какой страшный, — негромко посоветовала Ханна.

— Поговори у меня еще! — оборвала ее Ульрика и быстро направилась к дому.

Желание гулять пропало. В конце концов, она нашла то, что искала, ради чего вышла утром на улицу. А теперь ее ждали неотложные дела. Нужно было приказать нагреть воды и принять ванну, вымыть волосы, ополоснуть их отваром ромашки, чтобы они засияли чистым золотом, и высушить, и расчесать, чтобы к ночи быть готовой и прекрасной, как сама Саломея, попросившая за свой танец голову святого.

Тем вечером от волнения она вовсе не могла есть. Сидела за столом над полной тарелкой и грезила наяву. А муж не мог оторвать от нее глаз, столь хороша, невероятно хороша она была сегодня! Прелестно разрумянилась от волнения, глаза расширились и сияли, свежевымытые волосы никак не ложились в прическу, выбивались пушистыми локонами на висках и на шее, и, казалось, золотой нимб сверкает вокруг ее головки, словно у ангела или у святой…

Тем вечером Ульрика отказала мужу в близости, заявив, что плохо себя чувствует. Господин Цуммер не настаивал — она ведь действительно выглядела странно, да и не ела ничего. Господин Цуммер заботливо поцеловал жену в лоб, проверяя, нет ли у нее жара: уж очень румяна она сегодня, уж так лихорадочно блестят ее глаза… Но жара не было, и муж, успокоенный, уснул. Он очень устал сегодня. А Ульрика лежала в постели без сна, ожидая крика филина.

Когда филин прокричал — совсем близко под окном, Ульрика даже испугалась, хотя ждала много часов, — она встала, сбросила ночную рубашку, сняла чепчик, распустила волосы, надела бусы.

Она не торопилась. Она знала: он дождется ее.

Обнаженная, с распущенными волосами и с бусами, свисающими несколькими рядами на грудь, Ульрика спустилась по лестнице. Ступеньки, всегда скрипучие, принимали ее шаги беззвучно, словно она ничего не весила. Она совершенно не боялась, что муж проснется: ангел наверняка послал мяснику долгий и крепкий сон. А может быть, даже вечный! Как это было бы хорошо! Слуги и соседи тоже ничего не увидят, не мог же ангел забыть про них…

Она вышла из двери, ступила на влажную траву. Трава и земля при каждом шаге ласково обнимали босые ступни и словно поили ее жизненными соками. Между деревьями сада висел легкий туман, но Ульрика не чувствовала холода. Ее сжигали внутренний жар — невыносимый, мучительный — и ощущение пустоты, похожее на жажду. Она знала, что сможет получить утоление только от него, от своего ангела, от его губ, рук, тела.

И вот наступает тот великий, ослепительный миг, когда Ульрика не в мечте, не во сне, а наяву — в собственном саду! — видит его, своего давнего тайного возлюбленного, видит в облике темного ангела… Он ждет ее под старой кривой яблоней, уже не в коричневом платье странствующего торговца, а в чем-то длинном, черном. Он улыбается и простирает к ней руки. Его глаза горят во тьме желтым огнем. Он прекрасен. Со стоном радости Ульрика падает в его объятия, приникает к его телу. К его твердому, как камень, горячему обнаженному телу. Да, он тоже обнажен! А то, что она приняла за его одеяние, — это его крылья! Огромные черные крылья, которые он обернул вокруг тела, сложил, словно летучая мышь…

Не размыкая объятий, они опускаются на траву. Жар сливается с жаром, губы с губами, глаза смотрят в глаза… И в его глазах Ульрика видит бездонный мрак и адский пламень, а он выпивает душу Ульрики через широко распахнутые глаза. Его руки бродят по ее телу, сжимают до боли, ранят — у него такие длинные и острые ногти! Но ей приятна и эта боль, и другая, более сильная, которая приходит, когда он овладевает ею. Ах, какой он огромный, как больно! Огромный и очень холодный, обжигающе холодный, будто лед… Но Ульрика слышала, что так и бывает с ведьмами, когда Сатана овладевает ими впервые. Он целует ее грудь, он присасывается к коже над ее левой грудью, он впивается в нее и пьет ее кровь. И Ульрика знает — это он ставит на нее свою метку. Так положено. Хотя это тоже больно. Все — больно. А ведь во сне его объятия всегда были нежными и жаркими, как солнце!