Елена Таничева - Злая кровь

Лоррен расхохотался.

Мишель улыбнулся, но сдержанно. Ему вдруг стало обидно: нет, не за смотрительницу музея, которую, нельзя назвать дурой уже хотя бы потому, что она знает, как выглядел король Людовик Четырнадцатый, а за крепостного художника, который единственный так и остался в этой истории безымянным. Король Людовик и императрица Екатерина, богач Строганов и художник Лебрен — не слишком-то образованный шевалье де Лоррен все-таки всех их назвал. Имя же крепостного вряд ли знают даже искусствоведы.

Мишель сам удивился своей сентиментальности.

И подумал: наверное, это Нина так дурно на него влияет.

А может, дело в том, что отец самого Мишеля был непризнанным талантом, мечтал выучиться на художника, но вместо этого стал учителем рисования. Женился на натурщице, рано спился и умер, оставив жену и четверых сыновей, мал мала меньше, на произвол судьбы, которая и раньше не была к ним милосердна… Отец так и не узнал, что уже в двадцатом веке одна из его картин попала-таки в музей, но с табличкой «Работа неизвестного художника».

… Когда к лесной избушке прибыли Стражи Штутгарта, Мишель и Лоррен были счастливы, что Филиппу придется завершить свой читательский марафон, а они наконец смогут попасть в современный мир. Быт средневековой пасторали им основательно надоел. Тем более что дом, лишенный защитных заклятий, стремительно ветшал, и они опасались, что однажды он рухнет им на головы.

Сундук с книгами принц честно отдал для передачи Принцессе Штутгарта.

Только личный Гримуар Гензеля Шварцвальдского нашел убежище в глубоком кармане его пальто.

Вампиры никогда не выглядят усталыми. Зато они могут выглядеть голодными, если потеряли слишком много энергии.

Мишель выглядел голодным. Очень голодным. Сейчас ему не удалось бы притвориться живым человеком, так он был изможден. Живые не бывают настолько бледны. Сухая, как бумага, кожа облепила кости лица, лицо походило на маску Смерти. Только глаза горели диким красноватым огнем.

Он вошел в библиотеку, где Нина уже которую ночь перебирала архивные записи, пытаясь упорядочить все данные, что у них имелись, о пребывании Гензеля Шварцвальдского в Москве. Данных было не слишком много, поскольку брат с сестрой прибыли до большого московского пожара восемьсот двенадцатого года, а после пожара Гензель уже остался один и практически не давал поводов писать о нем в архивную книгу, потому что вел себя тихо и незаметно.

Нина как раз левитировала к верхней полке, чтобы поставить на место одну из архивных книг.

Том выпал из ее руки, но Мишель подскочил и поймал книгу.

Нина опустилась на пол перед ним, Мишель отдал ей фолиант…

— Ты носишь мой браслет, — улыбнулся он потрескавшимися бледными губами.

«Да, я ношу его, но все время помню, что ты купил его не для меня. Он очень красивый. Слишком красивый для меня», — ответила Нина мысленно. А вслух сказала:

— Да. Очень красивый. Как ты? Выглядишь… не очень хорошо. Тебе надо питаться.

Мишель вдруг зашатался, ноги у него подкосились, и он сел на пол.

— Тебе плохо? Позвать… кого-нибудь?! — всполошилась Нина, падая на колени рядом с ним.

— Мне плохо. Мне очень плохо, Нина, — признался Мишель. — И не только потому, что я отдал этой погоне все силы, и теперь голод меня выжигает, выжирает изнутри! Голод можно притушить. Князь уже предложил нам, всем троим, услуги всех имеющихся в наличии доноров. Хуже другое… другое…

— Что?

— Я его догнал и убил. Я бы не справился без Филиппа, но все равно это я убил его. Я попробовал его кровь… И я не чувствую удовлетворения, понимаешь? Я опустошен. Мне нужно было бы убивать его долго-долго, много дней, чтобы утешиться. Пока я гнался за ним, пока у меня была цель — было легче. Теперь мне плохо… так плохо…

Нина видела, что он и правда не в себе. Но не понимала — почему. Он убил врага. Он отомстил. Откуда же опустошение? Неужели… Неужели потому, что в его жизни больше нет Софи?! Но этого же быть не может! Мужчины не чувствуют так сильно. Да и вместе они были не так уж долго…

Мишель скорчился на полу, ткнулся головой Нине в колени. И Нина провела ладонью по его волосам. Впервые, хотя ей давно хотелось это сделать.

Софи была его недостижимой мечтой. И она навсегда останется его идеалом. Потому что Мишель никогда не сможет в ней разочароваться.

Что ж. Придется с этим существовать. И ему. И Нине.

Ничего. У них есть время. У них много, очень много времени…

Дверь библиотеки приоткрылась. Мишель вскинулся и тут же обмяк: это был Арсений. Он в растерянности остановился на пороге.

— Здравствуй, Мишель. Нина… Я… помешал?

— Нет. Я просто раскис. Это пройдет, — ответил Мишель.

— Выглядишь ты скверно. Трудно пришлось?

— Ничего. Ян выглядит хуже.

— Понятно. Мне попозже зайти? Я тут вот… принес… для твоей мандрагоры, Нина. — Арсений показал флакон с кровью.

— Ее необязательно так часто кормить. Но все равно спасибо. Лучше, наверное, чаще, чем реже. — Нина поднялась с пола и подошла к Арсению.

Он протянул флакон.

Выглядел Страж смущенным, и Нине стало стыдно за свою отповедь. В конце концов его тоже можно понять. Он мечтает о том, чтобы вернуть Аню. Причем, похоже, Арсений готов принять ее в любом облике… Ведь ее красота погибла. Гретель сначала захватила ее тело, а потом утащила его за собой в могилу.

— Прости меня, Арсений. Я просто расклеилась. Все эти события… Я полью… полью Аню. В мандрагоре ее душа в безопасности. А потом, может быть, найдется кто-то, кто сможет ее вернуть.

— Да, может, и найдется, — уныло согласился Арсений.

Он повернулся, хотел было уйти, но остановился и резко шагнул к Нине.

— Я все-таки должен тебе сказать. Ты не очень надейся на это. Таких умельцев, каким оказался Ян, немного. Я понимаю, вы дружили, и ты хочешь сохранить ее во что бы то ни стало. Но вряд ли ее вернут. Может, милосерднее ее освободить, а не держать здесь?

Нина изумленно захлопала глазами. Дружили? Она и Аня? Нина хочет ее вернуть? Тогда как Арсений, значит, хочет ее милосердно уничтожить?

— Мы не дружили. Совсем. Она с Яном дружила! — сказала Нина.

— Почему ты тогда о ней заботишься?

— Просто так, — ответила Нина, удивляясь все больше. — Потому что она живая. А ты… зачем ты приносишь ей кровь? Я думала, это ты хочешь вернуть Аню…

— Нет. Я думаю, ее не вернешь, — пожал плечами Арсений. — Я приносил кровь для тебя. Потому что это твоя мандрагора, ты ее посадила в горшок, заботишься о ней.

— Для меня?!

Арсений кивнул.

Нина не знала, что и думать. Не знала, что ответить.

Она была уверена, что Арсений приходит ради Ани.

А он, оказывается, приходил ради нее, Нины. Неужели она нравится этому великану? Как… как женщина? Или все-таки как друг?