Александр Варго - Электрик

– Ну что вы, давайте танцевать, – произнес Дима голосом, явно принадлежащим взрослому человеку.

– Положи телефон и сядь на стул, – приказал Костя и прицелился в подростка.

– У-тю-тю-тю-тю-тю-тю, как страшно. Брр. – Колтун издевался над полицейским.

– Положи телефон, сучонок! Иначе я прострелю тебе ногу!

Костя чувствовал дрожь в руках. Он очень боялся, что это заметят. Поэтому попытался взять себя в руки. Выходило с трудом. Пришвин был очень напряжен и готов выстрелить в любую секунду. Единственный человек, которому было наплевать на его готовность, танцевал под шансон в метре от него. Вдруг краем глаза Костя увидел какое-то движение. Неужели они заодно? В следующий момент он почувствовал острую боль в запястье.

И раздался выстрел.

Правило номер четыре или пять Шевченко, вероятно, не приняла всерьез. Девица не умолкала. Она рассказала, как была влюблена в учителя физкультуры не то в девятом классе, не то в восьмом, как в прошлом месяце влюбила в себя бизнесмена из Таджикистана. А у него, между прочим, семья и двое деток. Игорь понял, что это надолго. Оля хотела выговориться, пока ей никто не мешал, а Игорь и не собирался. Пока ее монолог не требовал ничьего вмешательства, Савельев решил помочиться прямо здесь, на свежем воздухе. Тирада о бесконечной любви юного тела лилась сквозь щели хлипкой двери сортира. Игорь расстегнул ширинку. Подумал и, решив, что девушка сегодня достаточно повидала мужской плоти, зашел за сарай.

Вдруг бредовая мысль посетила его голову. А что, если… «Она ведь меня хочет». Он мысленно нарисовал себе, как гладит ее ягодицы, как его член входит… Ты придурок! Она же ребенок! Член входит в ее разгоряченное тело. Придурок! Туда входит лом!

Он едва не придушил своего «малыша», когда раздался выстрел и тут же звон стекла. Пистолет оказался в руке задолго до визга «молнии» закрываемой ширинки. Игорь побежал к дому. Ворвался в террасу, едва не споткнувшись о труп Курагина. В кухне он наткнулся на Машу:

– Что произошло?

Стрельцова плакала.

– Маша, что случилось?

Ответом была ругань Пришвина, доносившаяся из спальни:

– Ах ты, пидор малолетний! Ты у меня сейчас говно жрать будешь!

А вы уверены, что это законно?

Ни черта мы не уверены. Мы просто все с катушек слетели.

Игорь вошел в спальню и тут же вложил пистолет в кобуру. Костя надел наручники на лежащего Кулешова, поднялся и пнул парня под ребра.

– У, пидарюга!

Савельев редко слышал, как матерится приятель, в основном это были слова «сука» или «сучонок». Слов, прозвучавших сейчас, в его арсенале Игорь припомнить не мог.

«Нет, мы точно все слетели с катушек».

– Что случилось? – повторил уже в который раз вопрос Савельев. Потом перевел взгляд на пустой стул. – А где этот придурок? – Разбитое окно давало предварительную версию исчезновения узника, но ему нужны были объяснения.

Оля перевела дух и начала рассказывать про их отношения с Кулешовым:

– Он вообще-то придурок, но хороший. – Она улыбнулась, вспомнив о его ревности. – Я уверена, что он сейчас себе места не находит. Отелло, блин. Мы еще с ним в один детский сад ходили. Он и тогда придурком был. Представляете, предлагал девочкам потрогать свой «крантик» в обмен на то, что он потрогает их «персик». Ну, не придурок?

И тут Оля услышала какой-то странный звук. Она замолчала и прислушалась.

– Игорь? Вы здесь?

В ответ молчание.

– Игорь? – чуть громче позвала Шевченко.

Может, устал ее слушать и пошел отлить?

– Игорь! – повторила она.

В следующий момент что-то упало на крышу туалета. Или кто-то?

– Помогите… – прошептала Оля и подняла голову вверх.

На крыше явно кто-то был. И этот кто-то был крупнее кошки или даже собаки. Она попыталась припомнить, когда в последний раз видела крупных собак, лазающих по крышам, но так и не смогла. Она не видела на крышах даже маленьких собак. Это был человек!

– Помогите! – выкрикнула девушка.

И в этот же момент труба пронзила потрескавшийся от времени шифер и понеслась, отколов несколько щепок от сгнившего дерева, по направлению к голове Ольги.

– Помо… – Вместо последнего слога Шевченко услышала хруст ломаемых зубов.

Кровь наполнила рот, потекла по подбородку и закапала на оголенные ноги. Боль взорвалась яркой вспышкой, после которой наступила тьма.

Крик Шевченко прервал рассказ Пришвина о танцующем «пидармоте» (нет, Савельев определенно раньше не слышал от Кости подобного). Мужчины подскочили. Игорь побежал первым. Он винил себя. Навыдумывал чертовы правила, а за болтливой девицей не уследил.

«Признайся, ты побежал не на выстрел, ты убежал, чтобы не засунуть в эту сучку свой хер. Или лом?»

Он рванул дверь туалета, шпингалет отлетел и повис на одном шурупе. Игорь замер. Перед ним сидело нечто, напоминающее человеческое тело только окровавленным пальто, накинутым на плечи. Голова девушки была закинута далеко назад, в рот входила двухдюймовая труба, шея раздулась, и из нее, словно занозы, торчали осколки костей и, кажется, зубов. Савельев подумал, что слишком откровенно пытается разглядеть, выходит ли из девушки другой конец там, внизу.

Маша вскрикнула за спиной. Там, где-то вдали. Игорь никого не замечал вокруг. Только он и она. Он возбудился от ее окровавленных ног, вырванных с мясом ногтей, запрокинутой назад головы,

вынь эту херь у меня из глотки и можешь делать со мной что хочешь

распухшей шеи, словно у шпагоглотателя после несчастного случая на работе. Его возбуждало все, и это значило только одно. Он слетел с катушек! Черт, черт, черт! Он ни хрена не слышал, ни как за его спиной Маша упала в обморок, ни как ему что-то говорил Пришвин. Что он мог еще говорить – снова выдвигал очередную версию происходящего… Да пошел он! Игоря сейчас беспокоили две вещи: сможет ли он отменить одно из правил, придуманных им же, и пошатнувшееся собственное психическое здоровье. Если правило «не трахаться в моем доме» можно отбросить как не касающееся хозяина дома, то с расстройством психики так нельзя. Стоп! Если он думает, что сошел с ума, то не все потеряно. Но в это верилось с трудом. Не может мужик в здравом уме захотеть трахнуть мертвую девку. И тут его вывернуло. Он едва успел отбежать, чтобы не облевать ботинки Пришвина.

С каждым рвотным позывом мозг Савельева прочищался. Будто внутри его черепной коробки ползали какие-то похотливые слизни и пожирали серое вещество, постепенно заполняя освободившееся место своими экскрементами. Ведь только человек с дерьмом вместо мозга мог позариться на ребенка, да еще и мертвого. Но теперь организм здорового мужчины отторгал чуждые ему вещи. К черту правила! К черту мертвецов! К черту похотливые мысли!