Марьяна Романова - Мертвые из Верхнего Лога

— Идем уже, — нервно поторопил его Володя. — Народ с ночи тут дежурил, хороших мест нам уже не занять.

Они спустились в подвал, оказавшийся неожиданно просторным. Бетонный пол устлан толстыми шерстяными циновками. Народу набилось, как на бал Воланда, и один посетитель был страннее другого. Серьезные девушки с измученными лицами и потусторонним взглядом, хмурые женщины в шалях, длинноволосые мужчины. Какой-то бородач играл на бубне в углу, второй рядом с ним — тихо выводил: «Омммм… Оммммм… Омммм…» В общем, таки декорация психушки, воссозданная для эстетского кино.

Марк неуверенно опустился на одну из циновок. Володя старался держаться поодаль от него, потому что стеснялся — его друг в своем кашемировом свитере и добротном пальто выглядел здесь чересчур буржуазно.

Рядом с Марком уселась забавная девица — тощая, белобрысая, с веснушками на маленьком вздернутом носу. Она бы могла выглядеть на четырнадцать, если бы не морщинки под глазами, которые, впрочем, ее не портили. У нее было такое лицо, словно каждую минуту девчонка готова рассмеяться. Как будто бы под ее белой кожей не мышцы и кости, а сплошной неиссякаемый смех, и достаточно неосторожного движения, чтобы он выплеснулся наружу. Девица, у которой между передних зубов зияла довольно большая щель, носила просторную мужскую рубаху, на талии перехваченную пояском и щедро открывавшую ее длинные костлявые ноги. Марку такие нравились — остренькие . Соседка с готовностью ответила на его улыбку и сообщила, что ее зовут Лия. А потом добавила:

— Я из Волгограда приехала. Специально на Шакти посмотреть.

— На кого? — удивился Марк.

Лия рассмеялась — смех ее был похож на рассыпавшийся по полу разноцветный бисер.

— Ты не знаешь Шакти, но заплатил двадцатку зелени, чтобы попасть сюда? Ну, ты даешь!

— Что, так называемый гуру еще и баба? — вырвалось у него.

— Левитирующая баба. Земное воплощение богини. — Девушка сказала это так буднично, словно сообщала, что электричка задерживается.

Марк решил сменить тему:

— Чем же ты занимаешься, Лия из Волгограда?

Снова смех-бисер, который показался бы беспричинным, если бы исходил от кого-то другого.

— Я студентка.

— Да ладно! Тебе же тридцатник уже, наверное, а то и больше, — решил поддразнить он.

Соседка не смутилась:

— В точку. Тридцать четыре. Но, как говорится, в педвузе сложно учиться первые десять лет.

— Так ты будешь учительницей?

— Это вряд ли. Слушай, у тебя трава есть?

— Не употребляю. И тебе не советую. Тут палатка недалеко, могу сходить за джин-тоником.

— Не надо, — поморщилась девица. — Да и начнется все скоро.

Марк подумал, что после того, как так называемая Шакти осрамится перед толпой, надо бы пригласить Лию к себе. Интересно посмотреть, какая она голая.

В подвале резко погас весь свет, что никого не смутило. Даже человек, который пел «оммм», и не подумал заткнуться. В темноте его протяжное утробное мычание звучало зловеще. Марк просунул руку под рубашку Лии и сжал сосок. У него было много женщин, и он прекрасно понимал, что хиппующая студентка тридцати четырех годков от роду не нуждается в реверансах. Та отстранилась, но с весьма многообещающим хохотком.

На крошечной сцене зажгли свечи. Много. Марк подумал, что если случится пожар, то все зрители погибнут тут замурованными — слишком много народу, слишком узкий выход. Кто-то ударил в гонг — гулкий звон размножился, отражаясь от бетонных стен подвала. Густо пахло растопленным воском, сандаловыми ароматическими палочками, чьими-то старомодными духами и отчего-то солоновато и металлически, как будто бы где-то была разлита кровь. «Так могло бы пахнуть жертвоприношение», — подумалось Марку, и он покосился на Лию. А та во все глаза таращилась на сцену и выглядела ребенком в ожидании чуда.

Наконец на сцене появилась женщина. С кошачьей пластикой она ступала по полу, красиво выгнув спину и расслабленно опустив плечи, но в ней чувствовался нерв, угадывалась готовность к прыжку. Смуглая кожа, как у цыганки, черные глаза смотрятся впадинами на изможденном лице. Седина слегка припорошила глянец роскошных волос. Шакти было, наверное, под пятьдесят, но она все еще оставалась интересной.

У Марка никогда не было женщины под пятьдесят. Природа наделила его редким даром — видеть чужую красоту, но ведь красота — понятие относительное. И временное. Он никогда не гнался за внешним глянцем и каждую свою любовницу искренне находил красивой. Ему нравились и хрупкие бледные девушки с выступающими ребрышками, и женщины с фигурой палеолитических Венер — с тяжелыми бедрами, с плотными складками на спине, в румянцем на щеках. Нравились молодые, с тугой кожей, и нравилось, когда первые морщинки линовали холст женского лица, в чем ему виделся некий трагический шарм. Но взрослые — по-настоящему взрослые — женщины, тем не менее, его пугали. Такие, как правило, не любили игры, им хотелось определенности. За их плечами был целый туристический рюкзак бесценного опыта — мужья, любовники, дети. Они слишком хорошо разбирались в жизни, чтобы позволить себе спонтанность.

Женщина, называвшая себя Шакти, коротко и хмуро кивнула людям, каждый из которых заплатил двадцать долларов, чтобы ее увидеть. Ее помощники — два обритых наголо худеньких мальчишки (нет, приглядевшись, Марк понял, что им не меньше сорока, просто плечи их узки, тела — худы и жилисты, а лицо имеет тот тип моложавости, который характерен для людей бесстрастных) вынесли на сцену чугунный дымящийся котел и батарею бумажных стаканчиков. Запахло чем-то пряным и горьким, как будто в котле закипал глинтвейн. Шакти погладила одного из помощников по бритой голове, и тот с песьей благодарностью взглянул на нее снизу вверх.

«Отвратительно! — подумалось Марку. — Настоящая тоталитарная секта! Мужик разве что пятки ей не лижет. Но если она попросит — будет лизать и не поморщится».

Шакти опустила старенький помятый половник в котел, несколько раз задумчиво помешала варево и начала разливать его по стаканчикам.

— Достаточно сделать всего несколько глотков, — не глядя в зал, сказала она.

Голос ее был глубоким и теплым, как темная бархатная портьера. При всем своем предубеждении Марк не мог не отметить, что в этой женщине есть нечто притягательное — воспринимающееся на животном уровне, не поддающееся словесной формулировке.

Один за другим женщина передавала наполненные стаканчики в зал. Люди пили — кто-то делал всего один осторожный глоток, кто-то доверчиво вливал в себя почти все содержимое — и передавали их дальше. Марк занервничал. Покосился на Лию, которая хмурилась и тянула шею, высматривая ближайший стаканчик, явно волнуясь, что ей не хватит.